— Почему вы не поверили в то, что это правда? Зло повсюду! И поскольку она призналась…

Она вскинула голову. Глаза вновь засверкали гневом.

— Она слышит голоса! Она может услышать все, что угодно! И сказать тоже!

Однако Джанет Рейд мирно сидела позади него у камина, а не в тюремной камере.

— Но ее отпустили, так? Когда поняли, почему он ее обвинил.

Она покачала головой и шепнула с дрожью в голосе:

— Нет. Ее не отпустили. Ее приговорили к смерти, а все наше имущество отдали моему кузену, который чудесным образом оклемался и теперь живет-поживает в нашем доме в Эдинбурге.

— И проедает ваши деньги?

— Мамины. Свою долю мне удалось сохранить.

Она расплачивается кронами Кромвеля. Так сказал ему Диксон в первый же день.

— И вы забрали деньги, забрали ее и ударились в бега.

Ее история была похожа на правду. Даже в городах осужденных держали в тюрьмах, которые охранялись немногим лучше, чем десятинный амбар или сарай деревенского мельника.

— Она моя мать. Что еще я могла сделать?

Он задавал себе тот же самый вопрос. И знал ответ. Он сделал бы то же самое.

— Как вы попали сюда? Этот дом, он достался вам от мужа?

Она смотрела в пол, когда отвечала.

— Коттедж принадлежал моей матери. Он как раз освободился, вот мы сюда и приехали.

— Но о его существовании наверняка известно вашему кузену. Почему он не преследовал вас?

Она горько усмехнулась.

— Судебное разбирательство ведется на деньги самого обвиняемого, и он же платит за свое содержание в тюрьме. Кузен не хотел и дальше растрачивать ее долю. Конечно, если я начну доставлять ему хлопоты, то он не пожалеет денег, чтобы натравить на меня человека вроде вас. И в следующий раз нам не спастись.

Как не спастись тем, кого ведьмы назначили своими жертвами. Как не спаслась его мать.

— Но вы же не станете отрицать, что по миру гуляет зло? Что Сатана пытается отвратить человека от Господа? — Все, кто посещал церковь, заучивали этот догмат наизусть.

Она оглянулась на мать, потом вновь посмотрела ему в лицо.

— Я не вижу разницы между Сатаной и людьми, которые сотворили с нею такое.

Внезапно все встало на свои места. Скут. Скуп.

— Так вот, что она кричала… Его имя. Скоби.

Она кивнула.

— Я боялась, что вы догадаетесь с самого начала.

— И вы считаете меня таким же воплощением зла.

Какое-то время она молчала.

— Нет. — Она всмотрелась в его глаза. — Я ошибаюсь?

Ее неуверенность перекликалась с его собственной нерешительностью.

Он резко встал и не зная, как еще удержаться от искушения обнять ее и утешить, принялся расхаживать по тесному помещению. Ее дремавшая на стуле мать снова выглядела совершенно обычно, как уставшая пожилая женщина. Которую, тем не менее, осудили как ведьму. Которую он обязан допросить. Найти на ней метку. Проследить за тем, чтобы ее наказали.

Но потом он вспомнил крик умирающей женщины, которая, призывая Бога в свидетели, клялась, что она невиновна, и понял, что не сможет этого сделать.

Он откашлялся.

— Это случилось с моей матерью.

Она не перебивала. А он стоял, отвернувшись. Не глядел на нее.

— Однажды она… просто слегла. — Пришел его черед через силу вызывать тяжелые воспоминания. — День ото дня она слабела. Врачи ничего не находили. Мир тогда погрузился в хаос, короля казнили, всюду были ведьмы… — В свои шестнадцать он ничего не мог с этим поделать. Ни с чем.

Александр повернулся к ней лицом. Он не был обязан объяснять Маргрет причины своих поступков, но все же хотел, чтобы и она поняла его.

— Потом нашли ведьму. Она призналась. Ее казнили.

Его отец был прав. Смерть ведьмы не вернула его матери жизнь.

— А вы стали одним из них. — Они. В ее устах это слово звучало зловеще.

— Не сразу. Я был безбородым подростком, когда она умерла. Я пошел в университет. Потом воевал. А потом, поскольку изучал право, устроился помощником при Комиссии и работал на судах, но этого оказалось мало. Я должен был что-то предпринять, сделать все, что в моих силах, чтобы знать наверняка: никто больше не умрет той смертью, которой умерла моя мать. Пока в Шотландии есть хоть одна ведьма, мне не будет покоя.

— И вы пошли к Скоби.

— Я пошел к Скоби. — И опять он не смог сознаться в своем провале, хоть это чуточку и обелило бы его в ее глазах.

Она не смотрела на него, глядя на мать.

— Она ни в чем не повинна. Это все, что я знаю.

Господь знает, что я невиновна.

И тем не менее ее поглотило пламя.

И ту женщину, которую он назвал невиновной, а Скоби приговорил к костру. Кто из них был прав?

В молчании глядя на Маргрет, он видел перед собою только уставшую дочь, которая несла на своих плечах непосильное бремя.