Шрифт:
— Простите! Простите! — Генрих подполз к ногам Иванки, начал целовать его сапоги. — Прости, боярин, воевода!
— А! — захохотал Иванко. — Я уже и воевода? Кирилл! Я уже и боярин, и воевода!
— Не буду! Не буду! — вопил Генрих и лизал Иванковы сапоги.
Иванко изо всех сил ударил его носком сапога и плюнул.
— Тьфу! И верно жаба, на человека не похож. Прикоснуться к нему гадко.
— А теперь куда с ним? — спросил Кирилл.
— Куда? К Даниле. Пусть князь сам разберется. Живо идем, а то меня Роксана ждет, сердится, наверно. У, мразь! Из-за тебя я от Роксаны убежал!.. Идем!.. Э! Не все сделали. Может удрать эта жаба. Давай-ка, дед, еще веревку.
Они крепко связали Генриха и повели к Даниилу.
В хате Смеливца все волновались. Татьяна сетовала:
— Как ты его одного пустил? Ну и отец! Шел бы с ним. А ты обрадовался!
Смеливец оправдывался:
— Одного пустил? Что же он, дитя малое? Он храбрый воин! В Новгород ходил походом, а дома, в Галиче, пропадет? Не таков мой сын.
Роксана не могла найти себе места. Уложив сына, она то ходила по комнате, то выбегала во двор. Подошла к матери.
— Плачешь, Роксана? — наклонилась к ней Ольга.
— Нет, не плачу, мамо, только сердце болит за Иванку.
Ольга зашептала ей на ухо:
— Нет тебе счастья, дочь моя.
Роксана выпрямилась.
— Мамо! Ты против Иванки? Не говори так. Я счастлива. Люблю его такого.
Ольга обиженно посмотрела на дочь.
— Непоседливый он, беспокойный. Только вернулся и опять куда-то помчался, тебя с сыном бросил.
— Не надо так, мамо.
— Вы что, ссоритесь? — подошел к ним Твердохлеб.
— Нет, нет! — прижалась к нему Роксана. — Мама про Иванку говорила.
Татьяна внимательно прислушивалась к их разговору. Она встревожилась. Ольга будто что-то плохое сказала про ее сына. А что же Роксана? Татьяна подошла к ним.
— Ты что-то про Иванку сказала, Роксана?
— Сказала, мамо! — радостно откликнулась Роксана. — Сказала, что он хороший.
Растроганная Татьяна крепко обняла невестку.
— И ты хорошая. Люби его. Он с детства такой непоседливый.
— Это хорошо, мамо. Разве лучше, когда тихий да боязливый, когда мягкий как воск?
— Кто это боязливый? — появился на пороге Иванко.
Ольга подбежала к нему.
— Пришел? Про тебя молвили.
— Я боязливый? — удивленно поднял брови Иванко.
— Не ты, не ты! — откликнулась Татьяна. — Роксана сказала, что боязливых не уважает.
— Сказала? — улыбнулся Иванко Роксане.
— Сказала. И еще раз скажу, — гордо подняла голову Роксана.
Татьяна, словно бы спрашивая у Роксаны позволения, глянула на нее и добавила:
— Хорошо сказала она, сынок. Рада я, что жена у тебя такая.
— За Роксану рада? Мамо! Да кто же про нее плохое скажет!
Он не стыдясь при всех обнял и поцеловал Роксану.
— Вот я и пришел. Ты не сердишься на меня?
Что, кроме глубокой любви, мог он прочитать во взгляде Роксаны! Лицо ее расцвело.
— Пойди сынка поцелуй. Уснул он, не дождался тебя.
Иванко поцеловал мальчика и сказал, обращаясь ко всем:
— Что же вы молчите? Чего печалитесь?
Смеливец успокаивающе ответил:
— Не все печалятся. Только женщины, а мы с Твердохлебом нет. А теперь скажи, куда вихрем носился?
Женщины, засуетившиеся было у печи, готовя ужин, застыли на месте. Татьяна не отрывала глаз от Иванки.
— Куда же, отец, твой сын полетит? Не на игрища. Угадайте, где мы были с Петром и Кириллом?
— С Кириллом? — удивился Смеливец. — С монахом?
— С ним! Мы ворога поймали.
Твердохлеб и Смеливец переглянулись.
— Ворога! Латынщика Генриха! — почти выкрикнул Иванко.
— Генриха? — одновременно воскликнули потрясенные Твердохлеб и Смеливец.
Католического монаха знал весь Галич. Своими звериными повадками он заслужил общую ненависть. Все знали, что Генрих с Бенедиктом замучили Людомира.
— Где же ты его поймал? — Смеливец нетерпеливо тронул сына за рукав.
— В церковной сторожке. Звонарем прикинулся. А Кирилл его в Новгороде видел, там он свейским купцом назывался.
— Купцом? — возмутился Смеливец. — Так он же Богу молится?
— Не Богу, а гривне он молится да хозяину своему — Папе.
— А где же он сейчас, этот звонарь? — спросил Смеливец.
— К князю Даниилу отвели.
— К князю?
— А что? Даниил не выпустит.
Роксана затаив дыхание слушала их разговор, прижавшись к Иванке.