— Поставлю! — радостно откликнулся Петро. Ему шел пятнадцатый год, он был самым старшим среди братьев и сестер.

Петро повел коня. Иванко крикнул ему вслед:

— Поить сразу нельзя, он горячий.

— Пойдем, сыночек, в хату, — потянула его за собой Татьяна.

Давно не был Иванко дома, но в хате ничего не изменилось.

Татьяна не знала, за что взяться. Глянула в печь, где весело потрескивал хворост, и обернулась, будто хотела что-то взять.

— Садись, сынок. Дай погляжу, каков ты есть, — И заплакала. — А я тебя выглядывала, выглядывала. Устал? Дома побудешь, отдохнешь?

— Побудет, — успокаивающе сказал отец. — После такой дороги!

Иванко смутился: и родителей не хотелось тревожить, и к Роксане во Владимир сердце рвалось.

— Побуду! Сегодня побуду, а завтра уеду.

— Куда? — встрепенулась мать. — Только что приехал. И снова?

— Нет, мамо, туда уже не поеду… Я к Роксане и к Ростиславу. Вырос, верно, без меня.

Татьяна на радостях и забыла, что сын уже оторвался от дома, что уже о своей семье думает.

— Увидишь их, Иванко, но и с нами побудь хоть денечек.

Что мог сказать Иванко матери? День? Как вытерпеть, чтобы еще днем позже увидеть Роксану и сына?

Заметив беспокойство сына, Татьяна взглядом попросила поддержки у Смеливца. Но Смеливец только покачал головой: подожди, мол. Поудобнее усевшись на скамье, он начал расспрашивать Иванку о Новгороде. А Татьяна села рядом с сыном, взяла его за руку, глаз с него не спускала.

Как быстро и незаметно вырастают дети! Кажется, еще совсем недавно бегал Иванко маленьким мальчиком, а уже как вырос! Всегда мать тревожится, всегда волнуется: и с малым ребенком хлопоты, а поднимется на ноги, станет взрослый — еще больше горестей! Никогда не бывает спокойным материнское сердце.

Слушая рассказ Иванки о новгородском вече, Смеливец заговорил о Галиче:

— Чужих бояр мы прогнали, дышать легче стало, может, теперь и свои не такими злыми будут.

— Молчи! Доколь ты их бранить будешь? — Татьяна дернула мужа за плечо. — И так горя много. Сболтнешь что-нибудь на людях, дойдет до бояр — голову снимут. Иванко! Почто ты ему про вече рассказал?

Иванко громко рассмеялся и обнял мать.

— Чего это вы, мамо, так на отца! Я еще и про Мирошкинича поведаю.

— Про кого? — испуганно спросила Татьяна.

— Был в Новгороде такой лютый боярин, вроде нашего Судислава. Да не побоялись его новгородцы. С такими надобно как с волками разговаривать — рогатиной. Ох, мамо, мне рассказывали: как новгородцы встанут заедино — дрожат перед ними бояре, боятся.

— Что ты, Иванко! — испуганно промолвила Татьяна.

— А что, мамо?

— Ты такой же, как и прежде, горячий. Я думала — станешь старше, поумнеешь. Нельзя так, Иванко!

— А я и поумнел, мамо, свет повидал, узнал, как люди живут. Ужель так и надлежит нам спину перед боярами гнуть, разве мы не люди?

Смеливец улыбался в усы, тайком от Татьяны подмигивал Иванке, подбадривал сына взглядом.

— Иванко! Ой, что ты! Сынок у тебя есть, про него не забывай. Не лезь на бояр — злые они люди, боюсь я, сиротой будет внучек мой… Внучек мой дорогой, я же тебя еще и не видела.

— Теперь увидишь, Татьяна. Поедем ко внуку, теперь дорога не закрыта, — прервал ее Смеливец.

— Поедешь! Князь какой! — накинулась на него Татьяна. — Задумал да и поехал!

— А я их, мамо, сюда привезу, Роксану и Ростислава, — встал на защиту отца Иванко.

— Береги себя, Иванко, для сынка своего… Вон Людомир оставил детей сиротами… — всхлипнула она. — Не связывайся с боярами…

Иванко еще нежнее обнял мать, прижал к себе и положил голову ей на плечо. Татьяна улыбнулась.

— Маленьким был — вот так же у меня на плече прятался. Отдохни, Иванко. Роксанины родители придут…

— Я поеду к ним сегодня.

— Они сами придут, я Ольге передавала.

— Что ты передавала? Про Иванку? — вмешался Смеливец. — Да откуда же ты знала, что он придет домой?

— Не знала я, что с новгородцами он. А слухи про новгородцев шли, да и видели мы, как Бенедикт удирал. А я думала: новгородцы придут — может, и про Иванку что скажут. Ольга скоро прибежит… Ох, что же это я? Обрадовалась, что тебя, сынок, увидела, и есть не даю.

Татьяна заспешила к печи, достала горшок варева, миску с коржами.

— Садись, Иванко, к столу! Хороша мать, кормит баснями! Стара стала, забываю… А ведь и ужинать пора.

— С дороги и умыться надо, — добавил Смеливец. — Такой уж обычай — за стол садись с чистыми руками. Становись, сынок, полью тебе на руки.