Обыкновенно заключенным, когда следствие заканчивается, дают расписаться в этом, и следователь делает свои выводы. Но тут в деле Левы, видимо, не было настоящего следствия, а просто местное МГБ занималось его делом, что называется, из любви к искусству. А возможно, и с целью дать кое-какой материал для Куйбышева о поведении Левы в Средней Азии.

Допросы сразу оборвались, Леву вызвали, передали конвою и после тщательного обыска вывели из здания МГБ.

Между прочим, нужно сказать, что, когда он находился во внутренней тюрьме, его каждый день тщательно обыскивали и все же не находили у него то, что он прятал для дела Божия.

(Скажем по секрету: деньги, которые Лева столь предусмотрительно и надежно прятал, предназначались им для вечери Господней, которую Лева надеялся иметь в новом месте своего заключения при встрече с верующими во Христа. Прошли десятки обысков, прежде чем Лева был осужден и прибыл в особый спецлагерь. Там-то наконец он и вскрыл свой тайник. На сохраненные таким образом деньги заключенные верующие приобретали через вахтеров вино и торжественно совершали вечерю Господню.)

Вели Леву быстро. Он понимал, что его ведут в Самаркандскую пересыльную тюрьму, чтобы этапом отправить его в Куйбышев.

— О, если бы родные узнали, где я, — молился он. Он горячо желал этого не потому, что надеялся получить передачу. Конечно, нахождение на скудном тюремном пайке сопровождалось непрерывным чувством голода: ведь действительно питание было очень скудное. Однако он думал вовсе не о питании, ему хотелось, чтобы не волновалась жена, чтобы она успокоилась и знала, что он жив и что с ним случилось нечто такое, что в те годы не так редко случалось с вовсе неповинными людьми.

И Леву заметили… Сестра из кружка молодежи в тот день дежурила и следила за тюрьмой, увидела, как его вели. Трудно выразить словами ту радость, которая охватила Леву при виде этой сестры и как она сама обрадовалась и поспешила всем сообщить, что Лева арестован и переводится в тюрьму.

В тюрьме Лева попал в большую камеру. Она была битком набита заключенными. Здесь были узбеки, татары, русские. Погода к этому времени стала уже жаркой, и в камере стояла жара. С заключенных непрерывно лил пот, от которого на полу было сыро; и хотя окна были совершенно без стекол, но воздух пропитан испарениями человеческого тела, газами, а главное — табачным угаром.

Лева уселся у одной из стенок. Как это бывает с новичками, к нему тут же подошли несколько человек и стали спрашивать, за что он попал, какая статья.

— Я не знаю, за что попал, — ответил Лева. — И статьи мне не предъявили. Единственно то, что я верующий в Христа человек, проповедую Евангелие и желаю, чтобы все люди жили по Евангелию.

— Ого! — закричал один из арестантов, высокий, худощавый. — Ты, вероятно, баптистский поп?

— Нет, я попом, или пресвитером, или служителем культа никогда не был. Я, простой, рядовой член общины, верующий евангельский христианин-баптист, подчиняюсь всем порядкам в стране.

— А на военной службе служить не хочешь? — спросил один низенький, сидевший около Левы. — Я знаю, баптисты не служат в армии.

— Нет, я служил в армии и даже был на фронте в действующей Советской Армии.

— Но, может, тогда ты еще политикой занимаешься? — спросил высокий, попавший за решетку, как потом Лева узнал, за спекуляцию в магазине, которым он заведовал.

— Политикой никогда не занимался, — сказал Лева. — Я был студентом 3-го курса мединститута, отличник, марксизм-ленинизм, диалектический материализм изучал добросовестно и сдавал так, как преподают.

— Так почему ты безбожником не стал? — спросил один узбек, прислушивающийся к разговору.

— А так вот, — спокойно сказал Лева. — Человеческие знания относительны, и если материализм отрицает Бога, то это не значит, что Его нет. Людям свойственно открывать одни истины и часто ошибаться в других. Если, однако, мы не имеем единства в понимании некоторых вопросов, то стремление к миру, благосостоянию, добру — оно сближает и дает возможность трудиться вместе.

— А скажите нам, как вы думаете, почему же все-таки вас арестовали? — спросил Леву сидящий рядом с ним.

— Я полагаю только одно: можно провести полную аналогию между старым, дореволюционным, и новым. Как тогда дореволюционные представители господствующей идеологии — православные священники и миссионеры, сознавая, что он духовно или идейно были бессильны бороться с последователями Евангелия, сектантами, и, как следствие этого бессилия, прибегали к содействию властей и через них арестовывали и ссылали сектантов как врагов, так и теперь. Люди, отрицающие существование Бога, видят свое полное бессилие «перевоспитать» нас, поэтому и прибегают к административным мерам, арестовывая и ложно обвиняя нас в антисоветской пропаганде. Этим путем они надеются изолировать нас от народа и парализовать нашу духовную работу.