По дороге из него так и не удалось ничего выпытать, но когда Томский услышал просьбу Черепанова заняться съемкой, он понял, что без Ильи здесь не обошлось.

— Кто тебя просил рассказывать еще и о дипломах? — упрекнул его Сергей.

— Плохо, что ли, получилось? Хватит скромничать, глянь, как Ирина на тебя смотрит. Спасибо бы лучше сказал!

Улучив момент, когда все пошли осматривать помещения, в которых предполагали разместить диспетчерскую службу, Ирина немного отстала и с легким укором сказала Томскому, пошедшему за фотокамерой:

— Ни полусловом ведь ни разу не обмолвился, ни одного снимка не показал. Почему?

— Ира, да что показывать? Ничего особенного, Илька преувеличивает.

— Дипломы тоже его преувеличение?

— Да их всего два! Чем тут хвастаться?

— Вот когда приеду, — Ирина взяла Сергея за пуговицу на рабочей куртке и притянула к себе, — покажешь все! Не хвастаясь, просто покажешь.

То ли Ира слишком сильно потянула, то ли нитки уже перетерлись, но пуговица осталась у нее в руке. Она растерянно посмотрела на оторвавшуюся деталь, подняла глаза на Сергея, и тут они начали смеяться, сперва пытаясь сдержаться, а через минуту уже хохотали в полный голос, не обращая ни на кого внимания.

Сергей обнимал Иру за плечи, а она попросту вцепилась в него, чтобы не упасть, и временами всхлипывала от смеха:

— Кошмар! Я сею хаос и разрушение, уничтожая казенное имущество! И еще я ужасно нехозяйственная! У меня, в отличие от нормальных женщин, ни в сумке, ни в машине иголку с ниткой не сыскать! Как ты теперь будешь без пуговицы?

— Ира, да выбрось ты эту несчастную пуговицу, не расстраивайся из-за нее!

Ирина, зажмурившись, отчаянно замотала головой и при этом виском слегка задела губы Томского. Он не мог упустить такой момент и поцеловал ее, удивившись собственному нахальству. Синие глаза изумленно распахнулись, но в них не было ни капли негодования. Сергей осмелел окончательно и снова поцеловал Ирину.

— Отдай мне ее, я сам пришью, — он забрал пуговицу из несопротивлявшихся пальцев и поцеловал еще и их.

— Ой, Сергей, хватит! Я больше не могу! — пробормотала сквозь смех Ирина. — На нас уже все обратили внимание.

Все, может быть, и нет, но Илья одобрительно улыбался, Черепанов почти по-отечески ласково смотрел на смеющуюся пару, Стефано мечтательно вздохнул, подумав о Тане Маковой, а Медведев банально позавидовал Томскому.

Для Вадима теперь было недосягаемой мечтой подойти к Светлане и запросто завести разговор о чем угодно, как делали ребята не только из его группы. Он добился того, что в глазах девушки не было ничего, кроме отчужденности, она смотрела на него, как на случайного малоприятного попутчика в автобусе, в давке оказавшегося притиснутым к ней, который к тому же наступил на ногу: неприятно, даже больно, однако нужно доехать до нужной остановки, поэтому придется потерпеть в надежде никогда больше не увидеть этого типа – хорошо, что не пьяный и особо не пристает. Вадим понимал, что сам поставил себя в дурацкое положение, но не знал, как найти из него выход. Подойти и откровенно высказать Свете все, что накопилось за несколько месяцев, не позволяло самолюбие, опасение, что она посмеется над ним или, что вполне возможно, не поверив в его искренность, оттолкнет.

Как он все испортил своим хамством! Сколько раз Медведев видел, как от его очередной грубости прекрасные голубые глаза подергивались ледком. Кто знает, не был ли этот лед слезами обиды, усилием воли замороженными для того, чтобы он не понял, что сделал ей больно?

«Светочка, пойми, что со мной происходит! Сделай шаг, пол-шага навстречу, хотя бы посмотри на меня не как на постороннего человека!» – теперь Вадим мечтал, чтобы Светлана прочла его мысли, а она, уйдя с головой в работу, обращала на Медведева внимания не больше, чем на предмет интерьера.

Все дивились, откуда Светлана до таких тонкостей знает все детали японского делового этикета. Кому, как и когда поклониться, как подать папку с бумагами, как принять бумаги, передаваемые Черепанову или директору института, — все делалось безукоризненно, с непередаваемым изяществом, но без малейшего оттенка подобострастия. Светлана разыскала какой-то особенный чай, заваривала его и подавала во время переговоров. Секретарь директора Раиса Николаевна была очень рада, что с нее сняли обязанность заниматься иностранцами – вроде бы и почетно, но хлопот сверх всякой меры: «Светочка молодая, шустрая, языки знает, умеет с этими заморскими гостями управляться – ей и карты в руки, а я уж с нашими доморощенными депутатами да бизнесменами разбираться буду».

Вечерами опять же Светлана, правда, на пару с Ильей обеспечивала гостям культурную программу: оперный театр, театр оперетты, филармония. В нарядном вечернем платье девушка была до того обворожительна, что вслед ей мужские головы поворачивались автоматически, вне зависимости от возраста обладателей этих голов и наличия спутниц рядом с ними. Илья, замечая устремленные на Светлану взгляды, усмехался про себя: «Хорошо, что Димыч не видел ее на премьере «Веселой вдовы» в одной ложе с японцами и Рябовым. Это был бы уже не Легар, а Шекспир, кто-то точно живым бы из театра не вышел!»

Илья же водил гостей по заведениям иного рода. Иностранцам было небезынтересно познакомиться и с казино, и с ресторанами, и с русскими ночными клубами, куда, благодаря знакомствам Ильи, можно было проникнуть и за кулисы.

Последнее слово в негласном соревновании с Ильей осталось за Светланой. Не без помощи Рябова девушка разыскала ресторан восточной кухни, от которого японская делегация пришла в восхищение – они не ожидали за несколько тысяч километров от родных островов обнаружить заведение такого уровня: интерьер, обслуживание, меню – все было выдержано в классических традициях. Американцы с итальянцами были поначалу несколько подавлены обстановкой, им показалось, что они попали в какой-то восточный храм, Илья тоже несколько минут пораженно озирался по сторонам, а Светлана чувствовала себя настолько свободно, будто она родилась в Японии или всю сознательную жизнь прожила в этой стране. Японские бизнесмены наперебой восхваляли ее утонченный вкус, ум и красоту, которая не могла никого оставить равнодушным. Девушку сравнивали с героиней старинного японского эпоса о волшебной лунной деве Кагуя-Химе и деликатно осведомлялись, свободно ли ее сердце.