Ерема поддакнул:

–  По всему, так. Нет у меня веры ни Москве, ни Твери, но и Федор Ярославский чем лучше? Чай, не забыл, как он повел себя, когда ты его на Переяславль позвал?

–  Настанет и его час. В том разе Федор на Данииловы посулы купился.

–  Прежде за московским князем хитрости не водилось.

–  То прежде…

–  От боярина Селюты слыхивал, княжич Иван и разумен, и храбростью наделен.

–  Племянник Иван еще молод.

–  Аль у волчонка нет зубов? Брать надобно, пока у него оскал, а как заматереет, горло перережет.

–  Ранее Юрия должно к рукам прибрать. О-хо-хо, послал Бог племянников.

Ерема спрятал ухмылку в бороде лопатой:

–  Яблоко от яблони далеко ль катится?

–  И то так.

В камору заглянул гридин:

–  Великий князь, к тебе царевич. Отстранив гридина, Дюденя ворвался в камору:

–  Радуйся, князь Андрей, хан тебе жизнь даровал и ярлык за тобой оставил.

Великий князь перекрестился:

–  Услышал Господь мою молитву.
– Повернулся к боярину: - Принеси, Ерема, царевичу два десятка рухляди за добрую весть. Я ведаю, и его слово ханом услышано…

Проводив царевича, князь Андрей бросил Ереме:

–  Вели, боярин, еды подать, оголодал я…

Съехались в Москве. Позвали и князя Федора, да тот отмолчался. Даниила и Михаила тревожило, с чем Андрей из Сарая воротился. Ужели татар наведет, как не раз бывало? Попытаться отпор дать, встать на их пути дружинами и ополчением, отразить недругов? Но тогда Тохта пошлет столько воинов, что они перебьют всех ратников, сожгут Москву, Тверь и иные города, разорят смердов, а ремесленный люд в неволю угонят.

–  Как поступим, Михайло Ярославич?

–  Мыслю, надобно дозоры в степь слать и, коли Андрея с ордынцами обнаружат, закрыть татарам дорогу на Москве-реке, рубить, не ведая пощады, как дядька наш, великий князь Андрей Ярославич, на Клязьме бился, реку ордынцами запрудил. Покажем татарам, что русские гридни славу сохранили, а князья честь не растеряли. Сразимся, а там будь что будет.

Долго молчал Даниил Александрович, бороду теребил, виски тер, наконец промолвил:

–  Речь твоя хорошая, князь Михайло Ярославич, и я с тобой на том стоять буду. Бог не выдаст - свинья не сожрет, брат Михайло.

В глухую полночь ожили московские палаты князя Даниила. Зажглись свечи, и по скрипучим половицам в опочивальню Даниила Александровича прошагал боярин Стодол. Разбуженный шумом, князь одевался поспешно. Отрок подал теплые сапоги на меху, и Даниил, натягивая их, спрашивал гридина:

–  Отчего тревога, Герасим?

–  Не ведаю, князь.

В опочивальню вступил Стодол, и Даниил повернулся к двери:

–  Орда?

–  Нет, княже, весть добрая.

–  Сказывай, - облегченно вздохнул князь.

–  Дозор из степи: великий князь из Орды едет без татар. Бог смиловался над нами.

–  Радость-то, радость, боярин. Шли гонца в Тверь.

–  Да уж велел поднять гридина Олексу, одвуконь поскачет.

–  Значит, не дал Тохта воинов! То-то огорчился брат Андрей! Поди, мыслил, как карать нас станет.

Расчесался костяным гребнем Даниил, бороду пригладил, потом вдруг спросил:

–  А не прежде ли времени возрадовались? Ну как вслед за Андреем ордынцы нахлынут?

Посмотрел вопросительно на Стодола. Тот ответил неуверенно:

–  Допрежь такого не бывало. Вспомни, княже, брат твой, князь Андрей, самолично водил татар. Вон как нагрянул с царевичем Дюденей на Дмитрия Александровича - поди, не запамятовал?

Даниил нахмурился. Он не любил напоминаний о прошлом, тем паче когда с Андреем заодно против Дмитрия стоял.

–  Дай-то Бог, чтоб так оно было. Однако поберечься надобно. Ты, Стодол, дозоры со степи не снимай и дружину наготове держи.

Вошли Юрий с Иваном. Старший сказал:

–  Кажись, пронесло грозу.

–  Погоди ликовать, - осадил Даниил сына, - ордынцы коварны.

–  Ужели коварней дядьки нашего?

–  Господь воздаст ему, - ответил Даниил.
– Всяк за свои действия ответ понесет.

–  Его люд сурово судит и по справедливости. А слово народа живуче, оно из поколения в поколение передается, - заметил Стодол.

–  В крови тонет великий князь, - поддакнул Даниил.

Юрий хихикнул:

–  Его грехи княгиня Анастасия отмаливает. Иван посмотрел на брата осуждающе: