Шрифт:
Справедливость восторжествовала, хотя бы, в отдельно взятом кабинете!!!
30
Зима близилась к концу, подтаивал грязный снег, в воздухе запахло весной и надеждой.
Американцы пришли в бешеный восторг от нового подхода русского врача психиатра, утверждающего, что шизофрения, сама по себе, не есть заболевание, как отдельная нозологическая форма, но является особым состоянием! Школа психиатрии США пророчила великое будущее Любимову, и появление нового направления в мировой науке!
Классически консервативные немцы отметили в работе, присланной для них, верность традициям психиатрии, выражающуюся в положении: обычная психотерапия – крайне вредна в лечении бредовых расстройств психики.
Отечественные учёные, не желая отставать от коллег из-за рубежа, обратили внимание на перспективность биохимических исследований при эндогенных заболеваниях.
Ну, всё хорошо! Просто замечательно!
Только вот, тоннель никак не получался.
Шеф осторожно намекнул на то, что время истекает, а воз и ныне там.
– Можно, конечно, неопределённо долго держать больную без традиционного лечения. Ничего не случится – она под контролем. Но, Рим Николаевич, надо лечить.
– Надо, – согласился Рим.
– Сколько ещё времени упустим?
– Немного.
– А не передать ли вам Липутину другим врачам? – улыбнулся шеф. – Вам ведь, полагаю, работу надо заканчивать. Довести до ума, так сказать. Пока международный резонанс не утих!
– Я не отдам Эвелину, – упрямо сказал Рим. – Ещё неделю?
– Пусть так, Рим Николаевич, но если не будет улучшения…
– Я всё понял, – Рим покинул кабинет профессора.
Неделя – это всё-таки что-то. В любом случае – больше, чем ничего!
У Владимира дела шли полным ходом. Он разобрался в том, чего хочет, осталось сформулировать это понятнее. Для защиты докторской он уже опубликовал нужное количество научных статей, оставалось пропустить вперед Карину Львовну, всего и делов-то!
Виктория Сергеевна всячески способствовала работе обоих учёных, не забывая и о своих делах. Она периодически выезжала из страны, чем-то занималась. На вопросы супруга отвечала уклончиво, мол, дела в фирме, кое-что по журналистике и прочее. Всё равно это ему неинтересно.
Тем более, Рим ежесуточно торчал в палате этой дурочки!
Карина Львовна ненадолго успокоилась, упрятав взяточницу за решётку. К защите докторской всё готово, дело оставалось за графиком заседаний учёного совета.
К дочери её до сих пор не пускали. Карина Львовна неоднократно беседовала с профессором, с лечащим врачом, но безуспешно!
Ей почему-то внушали, что Эвелине от этого станет хуже. А как может стать человеку хуже, от встречи с родной матерью?!
Для Кудриной – Лина уехала в Москву на несколько месяцев, чтобы пройти курс особой специализации.
В институте – взят «академ» по странной бумажке заключения ВТЭК, где вместо диагноза стояли корявые цифры.
31
Липутина младшая пребывала в постоянных кошмарах: для неё не существовало ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета. Иногда она понимала, что находится где-то вне дома, но где – осознать не могла. Мысли бешеным потоком проносились в голове – Эвелина вновь присутствовала при каких-то исторических событиях. Всем от неё что-то было надо, только, что именно, она не понимала.
Рим, для интереса, заглянул в пятое отделение, справиться насчёт наркомана. Алик давно перенёс ломку.
– Алик?
– Кто-то зовёт меня? – словно двигаясь в кромешной тьме, расставив перед собой руки, Алик пошёл прямо на врача.
Рим мягко остановил его.
– Как дела, Алик?
– В целом, нормально, – Алик попытался сесть и точно так же, как и в день приема, плавно изогнувшись, упал мимо стула.
Рим попытался поработать с Аликом.
… весь мир изогнут, искривлён! Берёшь ложку – она плавится в руках, идёшь по коридору – пол начинает горбиться и скользить под ногами, потолок придавливает сверху.
– Где ты находишься?
Алик назвал психбольницу. Он ориентировался в пространстве и времени, но жаловался на память. В то же время на вопрос: «Сколько будет, дважды два»? – ответил правильно. Алик помнил свой год рождения, домашний адрес, но сколь не старался, а запомнить простейший ассоциативный ряд не сумел. Подчас он забывал – куда направляется и зачем.
Рим отпустил больного.
– Пробовал? – спросил заведующий, тот самый, что просил заняться профессором.
– Да.
– Что скажешь?