В старом городе князь не задержался, а в новом остановился у собора Святой Софии. У зодчего дел здесь ещё много, дай Бог освятить собор лет через десяток, а Мстислав уже торопит, Петруню в Чернигове ждёт.

А новый город эвон как разросся, уже стоят хоромы митрополита и кельи монастырские, и трапезная, и церковка бревенчатая, однодневка. Владыка Паисий сказывал, с временем каменную возведут.

Вокруг собора бояре и люд торговый и ремесленный строится, нередко дома двухъярусные, с подклетями и верхними светёлками. Хоромы, какие каменные, а иные бревенчатые. Тёс на крышах ещё не потемнел, светлый, а двор от двора глухими заборами обносят, за ними собаки беснуются.

Все последние дни Ярослав в раздумье, вот-вот в Киев прибудет Мстислав с дружиной, приплывут новгородцы, их ладьи уже вошли в Днепр. В Киеве ни черниговцы, ни новгородцы не задержатся, и так время потеряно. Он, Ярослав, уже киевских ополченцев и обоз проводил, они нынче в Белгороде и скоро на Перемышль подадутся. Готов покинуть Киев и воевода Будый с дружиной. Но у Ярослава не о том думы. Рядясь с Мстиславом, они уговорились: одержав победу, а в ней Ярослав не сомневался, в червенских городах посадником сядет воевода Пров, а Чернигов получит от короля дань.

Братья пришли к выводу, что Ярославу лучше остаться в Киеве, ну как печенеги наскочат. Однако теперь Ярослав думал: одержит Русь победу, и её станут приписывать Мстиславу. Уже и так слышал, Мстислав-де Киев от печенегов спас… Каково ему, Ярославу, князю киевскому, такое воспринимать?

И Ярослав решил, он пойдёт с Мстиславом.

Василько с Хазретом ехали рядом. Били кони сухую землю копытами, позванивали удила. Касог помалкивал, не заговаривал и Василько. С Хазретом у них дружба, и молчаливость касога Василька не удивляла. Он заходил к ним в гости, Марья угощала его обедом. Хазрет иногда улыбнётся коротко либо посмотрит на Марью с грустью. У Василька даже мысль рождалась, а не любит ли касог Марью? Он нянчился с Василиской, возил на плече, а однажды сказал:

–  Аул покидал, там сестрёнка осталась. Сейчас большая…

Кони шли шагом, потряхивая гривами, хвостами отгоняя слепней. Солнце едва поднялось, даже не успев полностью выкатиться из-за леса. Неожиданно Хазрет заговорил:

–  У вас солнце за деревья цепляется, а у нас оно выползает из-за гор, и снег слепит. Солнце сначала взбирается на самую высокую гору и потом спускается в аул, - Хазрет говорил негромко, гортанно.
– Когда оно заглядывало в нашу саклю, мама успевала испечь чуреки, и мы ели их с кислым молоком - айраном…

Если мы когда-то вернёмся в Тмутаракань, я повезу вас с Марьей и Василиской в аул и покажу, как у нас красиво. С гор падают водопады. Они ревут, подобно дикому зверю, а в лесах, какими покрыты горы, так много медведей, лосей, коз и вепрей, что охотник никогда не возвращается в аул без мяса.

–  Ты вернёшься в свой аул, Хазрет?

Касог ответил нескоро:

–  Ты говоришь о том же, о чём меня спрашивал князь.

Я сказал ему: я Редеде не служил, я князю Мстиславу служу. Знай и ты это, Василько! Князь мой кунак, и ты мой кунак, и они все, - Хазрет повёл рукой по дружине, - мои кунаки, а кунака касог не предаст.

Даже помыслить не могла Добронрава, месяц не минул, а она не только буквицы познала, но и слога складывала, читать пробовала. На аспидной доске свинцовой палочкой писала, удивляясь:

–  Гляди, отец духовный, этак я вскорости Евангелие прочитаю.

–  Тя, княгинюшка, Господь умом не обидел. Человеку столько Создатель дал, сколько он имеет. Вон Васек, сын стряпухи, всего-то росточка в нем от горшка два вершка, а смекалист и хитёр, науки с полуслова схватывает. Другого возьми, хотя бы боярина Романа Саньку, яз его секу, дома шкуру спускают, а он баран бараном. А мы с тобой, княгинюшка, разве одно Евангелие одолеем? Доберёмся и до иных мудрёных книг. Там, гляди, яз тя греческому и латинскому обучу, головушка у тя, дочь моя, светлая. Языки те древние, и на них книжицы многие писаны, по ним люди мир познают. Послушай, княгинюшка.

Отец Кирилл встал, одёрнул рясу и, воздев руки, заговорил по-гречески, но вскоре перешёл на русский:

–  Сие творение великого Гомера. В нем повествуется о приключениях мореходов, какими водами они плавали и что видели. Ты, дочь моя, вскорости об этом сама прочитаешь. Верю, к языкам иноземным у тя такие же способности, как и к грамоте. Теперь латинский послушай. На нём писали люди великой учёности. Язык тот подобен сладкой музыке, звукам божественной арфы.

Священник заговорил латинским, и Добронрава заслушалась. Слова отец Кирилл произносил нараспев, будто трогал струны неведомого инструмента. Наконец спросил:

–  Истинно ли сказывал? Языки те знать надобно. Настанет время, когда книги с греческого и латинского на русский переведут, но то не скоро случится. Ты же должна читать их, как писали древние.

–  А к цифири когда приступим?

–  С будущей седмицы, дочь моя. Сколько наук, и от всех человеку польза великая: астрономия и геометрия, математика и филозофия. Да разве всё перечесть? Как без них мореходам и гостям торговым, врачевателям, и воинам? Что до филозофии, то в древности их мудрости внимали короли и императоры. А на Руси кто из князей к мудрости не влечётся? Взять князя Ярослава, он книжник, и похвально его желание свести воедино законы, какими народ русский живёт…