Шрифт:
Добронрава разговор изменила:
– Вели, князь, коней седлать, поскачем к той рыбацкой тоне, на какой однажды бывали…
Настоявшиеся кони вынесли их из ворот, легко взяли вскачь. Версты через две перевели на рысь. Ехали берегом Десны до самого стана. Издали увидели избу и сети, развешанные под навесом из тёса.
Передав коней отроку, направились к рыбакам. Они тянули невод. Он шёл тяжело, и гридни кинулись помогать им.
Всё было как в прошлый раз: и уха сазанья, наваристая, сладкая, и рыба запечённая. Добронрава повеселела, а Мстислав, глядя на жену, подумал, как мало надо человеку, чтобы сделать его хотя бы немножко счастливым.
Плыть да плыть новгородцам по Волхову и по Ильмень-озеру, а от него Ловатью до переволоки в Днепр Славутич, в Днепр-батюшку. Великий водный путь, каким многие века хаживали и гости и враги, где каждый камень, каждый поворот реки, умей говорить, поведали бы и о добром и о злом, творимом человеком…
Выбрался Пров из тесного шатра, натянутого на ладье, умылся водой из Ловати, оглянулся. Река в белых парусах, словно караван белых лебедей тянется.
Ветер попутный слабый, и воины садятся на весла. Раз взмах, два, и вот уже ладья рвётся вперёд, как норовистый конь. По бортам ладьи по-варяжски щиты висят, на корме оружие лежит - мечи и топоры на длинных топорищах, страшное оружие новгородского ополченца. Прову оно хорошо известно, сам помахивал им, когда ушкуйничал.
Окликнул кормчего:
– Когда переволока?
– Коль попутный задует, дня в три, а нет, клади все пять.
Потянулся Пров с хрустом, новгородец хохотнул:
– Че, Пров, сын Гюряты, зазнобушку бы!
Пров покосился:
– Ежели ещё о зазнобушке вякнешь, в Ловати остужу.
Пригрозил, а сам Любавушку вспомнил. Хороша новгородская красавица и на ласки щедра, долго не забыть её Прову. Когда-то попадёт теперь он в Новгород? Да и станет ли ждать его, не засватанная?
Пров бы и рад взять Любавушку в жены, да старый Гюрята так цыкнул на сына, что всякая охота пропала.
– Ты, - сказал отец, - по княжьему делу приехал аль жеребиться?
На задней расшиве запели:
Как по Волхову да по реке, И-эх!–
разнеслось по ладьям, насадам и расшивам, а голос выговаривал:
Да ладья под красным парусом! И-эх! А на ней плывёт красна девица, И-эх, -подхватывает весь караван.
– И-эх, - разносится по лесистым берегам, по луговинам, перекатывается по холмам, оповещая: новгородцы идут.
7
За три дня до выступления черниговцев прикатил воевода, боярин Роман с вестью недоброй. Дальние заставы видели половцев. Человек десять конных проехали вблизи одной из застав, но, увидев гридней, намётом ушли в степь.
Мстислав забарабанил по столешнице:
– Значит, половцы? Ожидал я их, да не так скоро.
– Думаю, княже, им не мы нужны, а печенеги. Степь. Вот когда они её обживут, тогда и набегов ждать.
– Так и я мыслю. Однако же ополченцев не возьму, оставлю их боярину Димитрию. С дружиной на ляхов пойду. На тебя, воевода, полагаюсь, вели дозорам и заставам со степи глаз не спускать. Коли что, в Чернигове и Киеве знать должны…
Черниговским бабам в радость, только намерились провожать мужиков, поголосить, ан князь от ополчения отказался.
– Сказывают, половцы объявились.
– Что половцы, мы и печенегов повидали, отобьёмся.
За полночь пришёл Мстислав на половину жены, прилёг.
– Вишь, Добронравушка, гадал, не скоро половцы в степи скажутся, а они не заставили ждать. Думаю, года через три-четыре они по всей степи кочевать будут, вот тогда жди зла земля Русская.
Мстислав помолчал, вздохнул:
– Беспокоит меня, достанет ли ума у князей удельных, какие после нас сядут, заодно стоять. Что, если в распрях ненависть затмит их разум?
Князь подумал о сыновьях Ярослава, ведь им столы наследовать, а Добронрава вслух произнесла:
– Сыновья Ярослава Богом не обижены.
– А что после них, ведь половцы надолго придут.
– Найдётся и на них на Руси управа.
– Но прежде они бед причинят не мало.
Добронрава обняла его, повела пальцем по виску:
– Поседел в заботах, князь Мстислав, может, за то и люб мне…
И сызнова дорога - деревни и обжи за жердевыми изгородями, поля с первыми зеленями и распашкой, Десна и луга, леса и перелески.
По трое в ряд разобралась дружина, большая и меньшая, с хоругвями и стягами червлёными, трубачами с трубами серебряными. Сотня за сотней едут полки большой, правой и левой руки, засадный. Каждый со своим воеводой - боярин Семён, боярин Иван, касог Хазрет. До трёх тысяч гридней ведёт князь Мстислав, и столько же пошлёт Ярослав, да ещё пешее новгородское ополчение.