А в это же время, когда Таня предавалась своим неутешительным воспоминаниям, Николай Трундаев привел к Зоричу паренька, который сообщил, что Нестор Степовой жив, но может и погибнуть, так как находится в руках гестапо.

Это был коренастый юноша с круглым мальчишеским лицом, сейчас возбужденным и несколько смущенным. У него была светлая кудрявая голова, живые темные глаза и пушок на верхней губе.

Окинув парня быстрым и пристальным взглядом, Зорич спросил его имя.

— Янко. Янко Плинек.

— Чо вам треба?

Парень немного знал русский язык, который изучал тайком, чтобы не дознались гардисты или немцы. Они, ясное дело, и заподозрить не могли об истинных симпатиях Янко — сына надзирателя топольчанской тюрьмы. А юноша, как и большинство словаков, всей душой был на стороне русских. Янко давно искал возможность на деле показать свою ненависть к фашистам и свою любовь к русским.

Янко не мог толково объяснить русскому майору своих чувств, хотя усатое лицо партизанского командира располагало к откровенному и душевному разговору. Янко побаивался, что ему — сыну тюремного надзирателя — вообще могут не поверить. Виданное ли дело, чтобы сын предавал отца! Нет, Янко не хотел зла отцу, ни в коем случае. Отец его тоже любил Чехословакию и не очень-то жаловал фашистов. Янко знал это и поэтому пришел сюда, в горы, когда услышал от одного патриота, где стоят партизаны.

Велитель заинтересовался. Это было видно по выражению его лица, ставшего сразу строгим, даже, пожалуй, жестким, как позже рассказывал Янко. И лицо велителя уже не выражало обычной доброты, когда Янко стал рассказывать, как гестаповцы избивают и мучают русского парня Нестора. Это был партизан, попавший в гестапо из-за предательства. А несколько дней тому назад в тюрьме появился и второй русский — летчик, по имени Николай. Обоих ждут пытки и смерть. Их нужно спасти. Их нужно во что бы то ни стало спасти, пока еще не поздно, и вот Янко пришел к партизанам.

Он говорил быстро, взволнованно.

Летчика привезли ночью, рассказывал Янек, и он был в тяжелом состоянии. Янек знал, что летчика осмотрел местный лекарь и сказал, будто у того внутри все начисто отбито. Только русский мог еще держаться в таком паршивом положении, но жить ему осталось мало.

Все это Янек узнал от Ержи — тюремного переводчика и надзирателя, очень расположенного к Янеку.

Ержи был венгром по отцу и немцем по материнской линии. Но он не одобрял поведения германских солдат, их жестокости. И поражение Гитлера на фронте Ержи объяснял политикой фашистов, восстановивших против себя все народы.

Ержи продолжал работать переводчиком гестапо и тюремным надзирателем, оправдывая себя тем, что он не может обречь семью на голод. А это случится, если он откажется служить.

Русский партизан Нестор и летчик Николай были удивительными людьми. Таких Ержи не встречал. Когда Нестор поправился и стал ходить, его начали вызывать на допросы. Нестор возвращался избитый, но не унывал. «Все равно, Ержи, наша возьмет, — говорил он. — И твои фашисты ничего от меня не узнают, даже если они все жилы вытянут. Так и скажи им, Ержи, слышишь?»

Он был безрассудным парнем, этот русский партизан, но Ержи не был безрассудным и ничего не говорил истязателям Нестора, хотя по долгу службы должен был передать его слова. Ержи ничего не говорил, потому что Нестор все больше и больше нравился ему, и в ночные часы, когда можно было не опасаться начальства, Ержи заходил в одиночку русского и говорил с ним о его Родине, о России. Нестор уверял, что русские обязательно побьют Гитлера, хотя, может статься, сам Нестор и не доживет до победы. А когда Ержи спросил, почему Нестор так уверен в победе русских, парень даже удивился такому наивному вопросу.

— Потому, — ответил он, — что на нашей стороне правда, Ержи, а правда всегда побеждает. И еще потому, Ержи, что мы воюем не только за себя, а за счастье всех людей на земле, вот какое дело. Теперь вы понимаете, почему я пришел в вашу Словакию и не жалел жизни…

Ержи только головой качал: это не укладывалось в его сознании.

Тогда Нестор рассказал ему о какой-то чудесной книге, будто найденной на груди расстрелянного немцами юноши и ставшей чем-то вроде священной реликвии партизанского отряда. В этой простреленной книге были замечательные слова, которые, правда, были вырваны разрывной пулей, но Нестор помнил их наизусть:

— Самое, дорогое у человека — это жизнь…

Ержи согласно закивал головой. Он тоже считает, что самое ценное у человека — жизнь.

— Она дается ему один раз, — продолжал русский партизан, — и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…

Ержи слушал и проникался к русскому партизану уважением, смешанным с удивлением и даже опаской. «Кто он такой, этот парень, похожий не то на кузнеца, не то на шахтера из Новаки? Мечтатель? Или, может быть, он немного спятил? Что ж, и это могло быть». Немало страшного повидал на своем веку тюремный надзиратель, особенно в последние месяцы. Эти парни в черных мундирах могли хоть кого свести с ума.