Шрифт:
И выходит, что он, Изяслав Ярославич, проиграл свою главную битву не на Летском поле, не у Минска, а значительно раньше, когда благословил Ростислава на взятие Тмутаракани. Тогда-то и проиграл он все битвы свои, ибо разжёг распрю. Распрю. Распрю. Распрю. А мудрость состояла в том, чтобы строго соблюдать завет отца: "Если будете в любви между собой. Бог будет с вами, и покорите вы противников, и будете мирно жить. Если же будете ненавидеть друг друга в распрях, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, собранную трудом великим".
"Завет нарушен, - с отчаянием думает князь.
– Оттого и отец на том свете разгневался... Но ведь он должен был вначале узнать, почему я так содеял. Предупредил бы меня, научил. А может, это испытания, посланные судьбой, уготованные Богом? Богом или дьяволом? Как узнать это и обрести силу?"
Ночь выдалась тёплой, тихой. Луна светила в спину князю, и тень неотступно бежала впереди коня, косматая, причудливая. Изяславу временами казалось, что это он следует за нею. Так он ехал - молчаливый, разбитый, злобный, - тень своей тени.
Иногда он оборачивался в сторону оставленного города, и рука невольно хваталась за меч. Там, позади, осталось былое великолепие, честолюбивые мечты, родительский дворец, разграбленный чадью, и самое дорогое - власть. Он, ощутивший в своей руке нити тысяч и сотен тысяч человеческих судеб, он, узнавший, что такое полная безнаказанность и удовлетворение прихотей, не мог примириться с потерей власти. Она засосала его всего, словно болотная топь, она отняла у него все порывы юности, выпила из него всю молодую кровь, потушила все благие намерения.
Теперь он ехал к своему родственнику, польскому королю Болеславу II [107] , просить помощи. Губы князя слегка шевелились, он шептал:
– Я покажу вам, неразумные! Я вернусь...
И уже виделась властителю отрадная картина: горят поселения, рыдают женщины - те самые, чьи мужья и братья изгнали его. А он, Изяслав Ярославич, въезжает победителем в белостенный Киев впереди дружин Болеслава.
9
107
...ехал к своему родственнику, польскому королю...– Болеслав II Смелый был королём польским до 1085 г. (не путать с королём польским Болеславом I Храбрым (967 - 1025). Изяслав Ярославич действительно призвал Болеслава II в Русские земли с целью вернуть себе киевский престол.
Когда Дубонос поднялся на киевскую стену, которую недавно укреплял, он никого вдали не увидел. Словно серебряная зубчатая стена, застыли леса на окоёме, и пустынная дорога протянулась в неизвестность.
Изяслав Ярославич со своей свитой был уже за много перестрелов.
Дубонос знал: изгнанник так просто не угомонится. Как и другие князья, придёт с чужеземцами усмирять народ. И стена, которую Дубонос готовил против степи, ещё послужит против своего князя.
10
Вече не утихало. Теперь, когда князь Изяслав бежал, а половцы надвигались, нужно было быстро решать, кого звать на киевский стол.
– Всеслава-мученика! Недаром прозвали его Милостивым!
– надрывался криком воин.
– Святослава из Чернигова!
– кричал другой в толпе.
– Без князя - земля вдова. Князя надо Киеву поскорей. А Всеслав здесь, во граде!
– Видно, немало гривен он тебе пожаловал!
– прогремел бас Славяты. Всеслав - зачинатель распри. Пускай идёт к себе в Полоцк!
– Не Всеслав, а твой Изяслав начал распрю. Он послал Ростислава на Тмутаракань, - проговорил громкий голос за спиной Славяты. Староста обернулся и увидел боярина. Его лицо пересекал шрам, вздёргивающий губу.
– Изяслав мой, как и твой, - угрюмо проговорил Славята. То, о чём только что сказал боярин, он опровергнуть не мог: слухи о княжьем благословении Ростиславу давно текли из уст в уста и, подобно хмельному, будоражили головы. Правду молвят, что шила в мешке не утаить, а тем паче, если это шило - княжий меч, на рукояти которого выбито имя дарителя. Увидев этот меч, сразу же поняли друзья Ростислава тайный смысл подарка. Да и не только от них слух пошёл. Сам князь Изяслав, которого мучили сомнения, однажды не выдержал и поделился ими с сыном Святополком. А Святополк, будто невзначай, сказал о том боярину Чекану.
"Оттого Святослав и не спешит на помощь своему брату теперь, подумал Славята.
– А ведь он мог бы объединить свою дружину с киевской, да и простой люд поднять, большое войско на степняков двинуть". Он загремел:
– Не хотим Всеслава в князья! Надо звать Святослава. Он не раз у себя в Чернигове вече созывал. Святослав такой же могучий князь, как и его отец.
Голос Славяты звучал уверенно, будто кожемякский староста был провидцем и знал, что именно Святослав всего с тремя тысячами воинов разобьёт двенадцать тысяч отборных половецких всадников во главе с самим Сатмозом - войско, наводящее ужас на угров и ляхов.