– Эй, ты как?

– Пить хочется.

– Сейчас дам.

Голоса и мой, и Пикселя звучали шершаво, вполсилы. И еще – шевелиться совсем не хотелось. В поле зрения возникли глаза. Перевернутые. Пиксель рассматривал мое самочувствие.

– Ты сядь, а то я в тебя воду влить не могу.

– Наверное, у тебя эти самые критические дни, – скромно заметил Тоник.

– Ничего подобного. Еще пара недель…

Мне в этот момент вдруг сильно захотелось откусить Пикселю язык. И ум заодно. И его чертову наблюдательность в придачу. Гад он, хоть и мой друг. В таких ситуациях умнее всего промолчать. Но обидно ведь – им, дуракам, природа никаких мучений не придумала. Так и хочется ответить, но вот не буду и все. Неужели так заметно, когда у меня дела эти дурацкие? Вот гадство! У нас в классе мальчишка был, мерзкая похабная сволочь, так он все время с разговорами пошлыми приставал, а когда его пошлешь куда подальше, то он обязательно громко скажет «понятное дело – месячные начались». А самое гадство было в том, что его учителя обожали. И чего я про него вспомнила? Пиксель необидно высказался, можно сказать, даже случайно. Не буду злиться.

Пара глотков и теперь у нас ни капли воды. Мы были на все сто вверены, что тут сплошные озера и реки. А расспросить старика даже не подумали. Теперь в рюкзаках пустые бутылки, в голове мысли о воде, до которой топать и топать. Так старик сказал. Я споткнулась о корень и выругалась нехорошим словом.

– Ты что? – взревел учитель.

– Извините, – споткнувшись, еще раз я повторила плохое слово.

– Как можно быть такой неосмотрительной? Разве тебе никто не говорил, что ни в коем случае нельзя говорить такие слова?

– И что теперь будет? – развеселился Пиксель. – У нас половина народа других слов не знает.

– И на их голову не сыплются многочисленные несчастья?

Изумление старика была неподдельным.

– Невероятно! У нас даже плеваться просто так нельзя – земля за осквернение отомстит.

– Вот уж фигня. Вы же на нее и писаете и гадите. Иначе и быть не может.

– Ну да. Это удобрение. А плевок – оскорбление.

– А как же лягушка? – вызывающе наступал Тоник.

– Лягушка – это исключение.

Получается, у нас сплошь оскорбители земли бродят. А те, кто не матерится и не плюется, засирают почву другими всевозможными способами. Мы такие. Мы это умеем! Нам только дай чистую территорию – вмиг загадим. И потом еще будем ходить и нос воротить. А зимой выпадает снег и все становится красивым. Интересно, а тут снег бывает? Наверняка, бывает. Как же без зимы. Тут же не тропики. Я хотела спросить про зиму у старика, но почему-то не стала.

Жара не спадала и жажда не успокаивалась. Казалось, мы немного еще пройдем и точно наткнемся на ручей или озеро.

Сосны постепенно сменились на подобия корявых елей. Или лиственниц. В общем, что-то хвойное, но только сверху. Снизу – корявые шершавые стволы.

– Ложитесь, пашава пришла, – резким голосом предупредил учитель.

Мы тут же завалились на землю.

– Молчать, дышать медленно и не думать, – скороговоркой напомнил старик и воцарилось бесшумие.

Смотреть нам не запретили, а я не могла вспомнить – можно ли лежать с открытыми глазами. Решила, что не воспрещается.

Сначала из ствола дерева начала сочиться черная смола. Как тушь для ресниц. Слезы скапливались на поврежденных местах на коре и медленно стекали вниз, сталкивались, объединялись и, отяжелев, становились крупной каплей, а потом резко устремлялись вниз, к корням.

Корни, на которые попадала странная смола, начинали дергаться, но из земли не выбирались. Я решила, что больше ничего странного не произойдет. Пашава усиливала дыхание и уши оглохли. В этот момент выступ на коре начал распухать и выпячиваться, удлиняясь. Теперь выступы смотрелись как уродливые рыбьи рыла с птичьими носами. Причем на старых деревьях морды выглядели более живыми, чем на молодых.

Я была уверена, что еще немного и из стволов покажутся чудовища. И тогда нам придется убегать, и тут пашава нас прикончит.

Скосив глаза я заметила, что старик и ребята валяются не открывая глаз. Расслабленные такие, будто спят.

Совсем рядом скрипнуло дерево, я вздрогнула. С ветки медленно кружась, планировало перо. Пушистое, черное. Зависло над моим лицом и замерло.

Мне совершенно не хотелось, чтоб оно упало на меня, и я стала передвигать его подальше от лица. Но перо упорствовало. Оно поднималось чуть выше и норовило вернуться. Пришлось его отправить вверх, теперь перо прицепилось на ветке и там осталось.

Скосив глаза, я решила продолжить наблюдение за древесными мордами. Нос, порытый корой, длинный как клюв, уже не вытягивался, стал блестящим, как полированный. Но рядом с ним образовались выпуклости, которые вполне могли сойти за глаза, прикрытые веками.

– Отбой тревоги! – учитель, кряхтя, начал подниматься и сел.

– Вы это видели?

Он поглядел на деревья. Я – тоже. Морды уменьшились, но некоторые так и остались заметными.

– Ясное дело. Не видел. Но слышал. И знаю что это такое.