Шрифт:
Возможно.
Существовало и гораздо более правдоподобное объяснение. Может, все это – лишь галлюцинация, а у нее просто перемкнуло мозг. Голоса не существует на самом деле. Безумие. Последний великолепный сон в преддверии смерти. Проверить это Марта никак не могла.
Как бы то ни было, выбора у нее нет. А есть лишь один способ выяснить правду.
Она прыгнула.
Мгновение она парила.
Свободомыслящие
Я встретил ее на бизнес-оргии в Лондоне. Ниша в глубине бара дышала ностальгией – медь, узорное стекло и темный дуб. Контролер завис, увидев, сколько раз я посещал оргии за последний месяц. Я посоветовал ознакомиться с графиком моих командировок, и он убедился: я не скрипт сексоголика выполняю, а поддерживаю оптимальный баланс между передним и задним мозгом. Контролер меня пропустил.
Свет внутри был мягкий, приглушенный, кое-где он отражался в зеркалах. Дружеские руки помогли мне раздеться.
– Я Том, – пробормотал я.
Стоявшие неподалеку ответили:
– Анналуиза…
– Инок….
– Абдул…
– Клэр…
Прошло время.
Хеллен привлекла меня не красотой – кого по истечении часа волнует красота? – а тем, что долго не могла разрядиться. Когда наконец сумела, собралась новая компания, а из присутствовавших на момент моего появления осталась только она.
В проходной мы разговорились.
– Мои сборщики и сортировщики столкнулись с конфликтом иерархий, – начал я. – Чересчур много лиц, чересчур много меняющихся городов.
Хеллен кивнула.
– Со стрессом я знакома не понаслышке. У меня нейромедиатор забарахлил. По графику апгрейд, значит, проверку устраивать бессмысленно. Пришлось отключить медиатор и взять выходной.
– Чем ты занимаешься? – поинтересовался я.
То, что Хеллен оптимизированная, я уже сообразил.
Она сказала, что работает в отделе кадров, и я спросил:
– Есть надежда для таких кадров, как я? Для тех, кто не желает оптимизироваться?
– Для диких умов? – Хеллен задумалась. – Еще пять лет назад я сказала бы «нет». Коротко и ясно. Окончательно и бесповоротно. А сегодня…
– Что? Что?
– Не знаю, – с болью в голосе ответила Хеллен. – Просто-напросто не знаю.
Я ощущал в себе некую перемену, интуитивно чувствовал коренное преображение на невидимом внутреннем уровне – планировщики создавали концепцию нового языка, шунты и блоки двигались. В чем именно дело, я, разумеется, не знал. Я же не оптимизирован. Тем не менее…
– Позволь проводить тебя до дома, – предложил я.
Целое мгновение Хеллен молча буравила меня взглядом.
– Я живу в Праге.
– Ну вот…
– Но если ты живешь неподалеку, мы можем пойти к тебе.
До Глазго мы доехали на гиперметро. Вышли у вокзала Куин-стрит и пешком добрались до моей квартиры на Ренфру-стрит. В поезде мы немного разговаривали, а как выбрались на улицу, Хеллен замолчала.
Новым людям не по нраву старые районы с захудалыми пабами и злачными местами, с забегаловками, где сомнительные личности потягивают виски из бутылок, спрятанных в бумажный пакет, с балконами, на которых горгульями сидят старухи. Новых людей раздражают вонь и грязь человеческого быта. Их пугает, что он благополучно существует, хотя, по всем признакам, не должен.
– Ты католик, – проговорила Хеллен.
Она смотрела на мою икону, молекулярную репродукцию «Для Т. М.» Эда Рейнхардта. Это первое из его «черных полотен», до непритязательного маленькое. Поначалу оно кажется монохромным; лишь приглядевшись, улавливаешь неоднородность черноты – массивный крест, который рассекает мрачную вселенную на четверти и подчиняет ее себе. Картину эту Рейнхардт написал для монаха Томаса Мертона.
Моя репродукция близка к оригиналу, насколько позволяют современные технологии. Человеческим восприятием разницу не уловить. Я смотрю на нее, когда хочу сосредоточиться для медитации. Напротив картины стул с высокой спинкой, модель Чарльза Ренни Макинтоша. Стул собрали по его указаниям, так что это оригинал.
Порой я сижу на стуле, смотрю на картину и размышляю о различиях, подлинности и двойственности.
– С оптимизированным разумом медитация тебе не понадобилась бы.
– Верно, но церковь считает оптимизацию смертным грехом.
– А участие в оргиях церковь одобряет?
– Ну, скорее попустительствует. – Я пожал плечами. – Если исповедуешься перед причастием…
– Что ты видишь, когда медитируешь?
– Иногда покой, иногда страдания.
– Не люблю двусмысленности. Считаю ее пережитком старого мира. – Хеллен отвернулась от картины. Лицо у нее скандинавское, холодное, почти не выражает эмоций. Хеллен красива… А еще… Господи, она ведь похожа на Софию!
– Мне нужно вернуться в Прагу, – ни с того ни с сего заявила Хеллен. – Я две недели детей не видела.
– Они тебе обрадуются.
– Обрадуются? Сомневаюсь. Не больше, чем я им, – проговорила она тоном человека, не способного врать себе. – Я отпочковала три производных, которые нравятся им куда больше меня самой. Когда им исполнилось восемь, я отдала их в «Стерлинг-интернешнл» для полной оптимизации.
Я промолчал.
– Это значит – я плохая мать?
– Я тоже хотел детей, – признался я. – Ничего не получилось.