Шрифт:
116
В давние времена кавалер в скитаниях как-то дошел до провинции Митиноку. Оттуда в столицу, к той даме, которую любил, послал так сказать:
«Деревья на побережье тех островков, что средь волн, виднеются там… Давно уж они предо мною, за время разлуки с тобою!»Сказать ей послал он, что во всем у него хорошо стало. [158]
XVI
158
Комментаторская традиция хочет понимать эту приписку, может быть, даже и не принадлежащую самому произведению, в том смысле, что кавалер, до сего времени не оценивавший своей подруги по достоинству, теперь, в отдалении от нее, вновь загорелся к ней любовью.
117
В давние времена микадо свой выезд совершить изволил в Сумиёси:
«Даже я — и то долго вижу тебя на берегах Сумиёси, принцесса сосна! [159] А сколько веков уж всего прошло за то время…» [160]И божество само появиться соизволило:
«Не знаешь ты разве, что мы в близкой дружбе с тобой? Что с веков отдаленных — давно уж как стал я твой род охранять?» [161]159
Знаменитая в японской поэзии и легенде сосна.
160
т. е. с того момента, как она начала расти здесь.
161
«Ты» — этих стихов император, находящийся, следовательно, под особым покровительством божества. Все стихотворение носит благознаменательный характер, суля микадо долгую, как возраст этой сосны, жизнь.
XVII
118
В давние времена кавалер, долго вестей о себе не давая, даме сказал: «Забвенья на сердце нет у меня. К тебе я приду», — на что дама:
«„Так много стало ныне дерев, вокруг которых вьешься ты, о жемчуг-плющ!“ [162] Слова „тебя не брошу“ — не радостны уж мне…»119
В давние времена дама, глядя на предметы, оставленные, как память, кавалером, что ветрен был,—
«Память твоя ныне [163] врагом мне стала! Не будь ее, — имела б минуту я, когда тебя забыть могла бы…»162
Дама хочет сказать, что за время их разлуки кавалер успел уже столько раз сблизиться с другими женщинами. Эпитет «жемчуг» к слову плющ — частый украшающий эпитет в поэтическом языке.
163
т. е. предметы, оставленные кавалером на память о себе.
120
В давние времена кавалер полагал сначала, что дама еще опыт мирской не прошла, но, потом прослышав, что она в сношениях тайных с другим, — через некоторое время —
«Если б поскорее настал тот праздник в Оми, праздник в Цукума! Посмотрел бы, сколько, жестокая, котлов с тобой». [164]121
В давние времена кавалер, видя, как уходит из Умэцубо, под дождем промокая, некий человек,—
164
Недоумение читателя несомненно. Дело в том, что по обычаю того времени, как уверяют комментаторы, во время празднества в храмах указанной местности присутствовавшие женщины — члены этой общины — носили при себе столько котлов или сковород (набэ),сколько мужчин они знали в течение своей жизни. Кавалер, сначала считавший свою даму совершенно неопытной в делах любви и жестоко разочарованный в своем доверии, теперь ударяется в противоположную крайность, подозревая ее в многочисленных связях.
А тот в ответ:
«Шляпы тех, где выткал цветов узоры соловей,— я не хочу. Вот лучше — люби меня, и на огне любви твоей просохну!» [165]122
В давние времена кавалер той даме, что верность нарушила,—
«Ладонью зачерпнув, жемчужные струи пью, что в Идэ в Ямасиро текут… Без веры всякой ныне союз с тобой наш стал!» [166]Сказал так, а она и ответа не дала.
165
Ответ, построенный на игре слов: омои —«любовь», а и (хи)означает, кроме того, «пламень, огонь». Стихотворение — достойный ответ на затрагивание, чуть насмешливое, кавалера.
166
«Причем здесь первые три строчки», — скажет недоуменный читатель. Дело опять объясняется игрой слов: таноми —«пить, зачерпнув ладонью», и, с другой стороны, — «вера, надежда». Отсюда все то, что стоит до слова «веры», — только лишь замысловатое введение — определение к слову таномив его первом смысле, а последующее примыкает к нему же уже во втором смысле.
123
В давние времена жил кавалер. Надоела, что ли, ему та дама, что в местности, «Густой травой» называемой, жила, но только он сложил:
«Если уйду я из дома, где прожил много годов,— еще более „густой травы“ — он полем станет!»А дама в ответ:
«Если полем станет,— буду перепелкой плакать в поле я… Неужли на охоту ты даже не придешь?»Так сказала она, и он, в восхищении, об уходе и думать перестал.
124
В давние времена кавалер, по-видимому, о чем-то думая, сложил:
«Так и оставлю, никому не сказав, свои думы! Ведь нет никого, кто был бы со мною…»125
В давние времена кавалер, страдая и в сердце своем полагая, что смерть ему приходит,—
«Издавна слышал я о дороге, которой мы напоследок пойдем… Но что это будет вчера иль сегодня, — не думал…» [167]167
«Но что это будет сегодня иль завтра», — сказали бы мы на месте автора-японца.
Н. И. Конрад
«Исэ моногатари»
Когда впервые знакомишься с произведением, носящим название «Исэ моногатари», то сразу же получается впечатление, что все оно слагается из ряда отрывков, совершенно законченных в своих пределах и друг от друга независимых. Количество их исчисляется в сто двадцать пять, хотя возможно насчитывать при иной редакции текста и, на один больше. При этом начинает казаться, что и самый порядок этих отрывков, их взаимное расположение также не играют особенной роли: один отрывок как будто может совершенно спокойно стать на место другого, без всякого ущерба и общему смыслу произведения, и характеру самой его композиции. И японская критика в общем подтверждает и то, и другое впечатление: она говорит о возможности — в течение исторического существования «повести» — различных вставок, перестановок, касающихся не только отдельных фраз, но и самых отрывков в целом. Здесь не место, конечно, обсуждать с русским читателем эти вопросы, почему я и постараюсь подойти к «Исэ моногатари» с той стороны, которая представляется, как мне кажется, важной для его истинного понимания.