Шрифт:
«...то тебе, отче, позедаю: с братом своим со старейшим Даниилом заодин и с Иваном, а дети твои, посадник и тысяцкий и весь Господин Великий Новгород на том крест целовали. А будет тягота мне от Андрея или от татарина, или от иного кого, вам быти со мною, не отступаться от меня ни в которое время. Пришла пора, отче, нашему крестоцелованию...»
Вот оно, оказывается, что! Тверь, Москва, Переяславль и Новгород против великого князя в одной рати!
Как тяжёлая каменная глыба, пущенная пороком, вломилась эта весть в благопристойную тишину великокняжеского дворца, переполошила советчиков Андрея, в клочья разорвала сети, которые он хитроумно плёл вокруг Переяславля. Да и только ли Переяславля? Речь шла о большем...
«Покарать, покарать неверную Тверь! — неистовствовал Андрей, всё ещё не смиряясь с тем, что его сокровенные замыслы разгаданы и разрушены. Недоумевал: почему так случилось? Задумано ведь было хорошо: взять Переяславль и тем самым врубиться, будто острой секирой, между Москвой и Тверью. Тогда оба опасных соперника, Михаил Тверской и Даниил Московский, были бы в моих руках...»
Но покарать Тверь, которую поддерживали другие города, можно было только силой оружия, а силы-то у Андрея было недостаточно. И Андрей решился на злодейское дело, от которого ещё недавно сам громогласно отрекался: он послал боярина своего Акинфа Семёновича в Орду за новой татарской ратью.
Проклятым был на Руси род костромских бояр Тонильевичей.
Семён Тонильевич, тоже боярин князя Андрея и лютый враг его старшего брата Дмитрия, в прошлые годы дважды наводил на Русь татарские рати. Ныне сын его Акинф Семёнович за тем же отправился в Орду. И не заслуга Акинфа, что на этот раз большая татарская рать не пришла. Просто время было другое. Ордынскому хану Тохте было не до Руси, связала его по рукам вражда с темником Ногаем.
Но хан Тохта всё же не оставил своего верного слугу без поддержки. Две тысячи отборных всадников из личного тумена хана, меняя в пути коней, не останавливаясь на днёвки и не рассылая по сторонам обычные летучие загоны для поимки пленных, помчались на север. Повёл тысячи не какой-нибудь безвестный тысячник, обученный лишь конному бою и преследованию в облаве, а посол сильный Олекса Неврюй, который один стоил целого войска, потому что была с Неврюем золотая пайцза [29] хана Тохты, знак высшего достоинства и власти.
29
Пайцза — табличка, выдаваемая ханами Золотой Орды лицу, которое направлялось с их поручениями. Пайцза служила своеобразным удостоверением; различные виды пайцзы (золотые, серебряные, бронзовые, деревянные, с надписями и без надписей) определяли степень полномочий.
— Приведи к повиновению беспокойных русских князей, — напутствовал Тохта своего посла. — Низший должен повиноваться высшему. Андрей повинуется мне, а князья — Андрею. Пусть непокорные трепещут!
— Пусть трепещут! — склонился в поклоне Неврюй.
Однако, получив вместо ожидаемых туменов под своё начало лишь две тысячи войска, Неврюй призадумался.
Он знал, что подлинный трепет и страх внушает только сила, только неодолимые своей бесчисленностью конные тумены. На этот раз силы за ним не было.
И Неврюй отправился за советом к главному битикчи [30] , о котором шла молва, что он досказывает слова хана, не произнесённые вслух, но от того не менее важные.
— Ты мудро поступил, придя ко мне, — одобрил битикчи осторожного посла. — Мне ведомы желанья вознесённого над людьми, и я поделюсь ими с тобой. Не с войной ты идёшь на Русь, а с судом ханским. Не только грози, но и уговаривай. Мири князей, склоняй лаской. Орде нужно спокойствие на северном рубеже, покамест не сокрушён Ногай. Ханский гнев падёт на тебя, посол, если привезёшь вместо ожидаемого умиротворения войну с русскими князьями. Война не ко времени. Война с князьями на пользу только Ногаю. Помни об этом, посол...
30
Битикчи — писец ханской канцелярии («дивана»).
Неврюй благодарил битикчи за добрые советы, восхищался мудростью и многоопытностью ханского слуги. На прощание тот добавил:
— Возьми с собой епископа Измайло, духовного пастыря здешних христиан. Этот рассудительный старец может быть полезен в переговорах с князьями...
Пригожим июньским утром воинство Неврюя переправилось через реку Клязьму и остановилось лагерем посередине зелёного Раменского поля, напротив Золотых ворот стольного города Владимира.
Тысячи владимирцев, сбежавшихся на городскую стену, с тревогой смотрели, как татары раскидывали свои войлочные юрты и ставили их кольцом вокруг большого белого шатра Неврюя. Отогнав на дальний конец поля табуны коней, татары затихли в своём стане. Только копья караульных покачивались между юртами.
А возле города — оживление. Со скрипом отворились тяжёлые дубовые створки Золотых ворот. К татарскому стану двинулись большие телеги, укутанные рогожами: великий князь Андрей посылал ордынцам условленный обильный корм. Из города в ордынский стан и из стана в город резво пробегали на сытых лошадях бояре и тиуны. Неспешно прошествовали с иконами и хоругвями монахи Рождественского монастыря, покровителем которого считался сарайский епископ Измайло. Чёрные рясы монахов скрылись в кольце юрт.