— Трудно мне...

— А какому князю легко? — перебил Даниил. — Думаешь, мне было легко, когда сел неразумным отроком на московский удел? Бояре замучили советами да увещеваниями, вроде как тебя Антоний. Не сразу я их гордыню переломил...

— И у тебя, значит, подобное было?

— Было, Иван, было.

— Что мне делать-то? Присоветуй. Как в тёмном лесу я.

Даниил перегнулся через стол и принялся втолковывать свой взгляд на княжеские дела, с радостью подмечая, как тает холодок в глазах племянника:

— Не та теперь Русь, что была при батюшке твоём, совсем не та. Владимирское княжество, опора всякого великого князя, силу потеряло. Не по плечу нынче Владимиру властвовать над Русью. Призрак это, не живой человек. Опору теперь нужно искать лишь в своём собственном княжестве, крепить его, расширять. Будешь своим княжеством силён, можно и о стольном Владимире подумать, но не менять на него своё княжество, а к своему княжеству присоединять, как добавку! Но и для Москвы, и для Переяславля не скоро такое будет возможным. На десятилетия счёт придётся вести! А пока наше дело — сохранить имеющееся. Запомни накрепко: в одиночку ни Переяславлю, ни Москве против великого князя Андрея не выстоять! В единении спасение! Как пальцы, в кулак сжатые! В железную боевую рукавицу затянутые! Всесокрушающие! Дружбу тебе предлагает Москва. Не отталкивай её!..

Иван растроганно всхлипнул:

— Единым сердцем и единой душою буду с тобой, княже!

Даниил расстегнул ворот рубахи, вытащил золотой нательный крест, протянул Ивану:

— Се крест деда твоего и отца моего, благоверного князя Александра Ярославича Невского. Поцелуем крест на взаимную дружбу и верность!

Иван благоговейно прикоснулся к кресту губами, в его глазах блеснули слёзы.

— На дедовском кресте клятва нерушима! — строго, почти угрожающе возгласил князь Даниил. — Аминь...

Потом Даниил откинулся на скамью, обтёр платком вспотевший лоб, вздохнул облегчённо: «Наконец-то!» Продолжил уже спокойно, буднично:

— Конная рать с воеводой Ильёй Кловыней пойдёт следом за твоим обозом. Если понадобится — позови его, воевода знает, что делать. А лучше бы сам управился с великокняжескими наместниками. Андрею о нашем союзе ни к чему знать.

— Сделаю, как велишь...

— О кончине отца твоего, если в Переяславле не знают, молчи. Веди дело так, будто отец за тобой следом идёт, а ты его опередил, чтобы перенять город у наместников отцовым именем...

— Сделаю, как велишь...

— Как в город войдёшь, собирай людей из волостей, садись в крепкую осаду. Если князь Андрей ратью на тебя пойдёт, шли гонцов в Москву.

— Спасибо, княже. Пошлю...

— Боярину Антонию пока не говори о решённом между нами.

— Не скажу, княже...

— Ну, с Богом! — решительно поднялся Даниил. — На твёрдость твою уповаю, на верность родственную. Брат для брата в трудный час! Пусть слова эти условными между нами будут. Кто придёт к тебе с этими словами — тот мой доверенный человек.

Даниил обнял племянника, ещё раз шепнул на прощание:

— Будь твёрд!..

Небо над лесом посветлело, но дождь продолжал сыпать, как из сита, мелко и надоедливо.

То ли от непогоды, то ли от того, что не было больше подгоняющего азарта спешки, обратная дорога показалась Даниилу бесконечно длинной.

Даниил покачивался в седле, борясь с навалившейся вдруг дремотой. «Дело сделано! Дело сделано!» — повторял он про себя, но повторял как-то равнодушно, без радости. Удачные переговоры с княжичем Иваном были лишь малым шагом на бесконечной дороге княжеских забот, которыми ему предстояло заниматься и сегодня, и завтра, и через год, и всю жизнь, потому что каждое свершённое дело тянуло за собой множество новых дел и забот, и так — без конца...

Вот и теперь, возвращаясь в Москву, князь Даниил Александрович мучился новой заботой: «Как с Тверью?»

А с Тверью было плохо, и князь Даниил узнал об этом тотчас по возвращении в Москву. Боярин Протасий Воронец, вопреки его же прошлым заверениям, приехал из Твери считай что ни с чем!

Молодой тверской князь Михаил Ярославич уклонился от прямого разговора, перепоручил московских послов заботам своего тысяцкого Михаила Шетского. А тот принялся крутить вокруг да около, оплетать послов пустыми словами. Протасий чувствовал, что тверичи хитрят, ждут чего-то, но чего именно, дознаться не сумел. Так и отъехал из Твери, не добившись от князя Михаила желанного обещанья быть заодин с Москвой.

Стоял Протасий Воронец перед своим князем; виновато разводил руками (Даниилу даже жалко его стало!):

— Не пойму, княже, чего хотят в Твери? Михаил только приветы тебе шлёт, ничего больше. А уж тысяцкий Шетский...

— Змий лукавый! Обольститель лживый, сатанинский! — неожиданно вмешался архимандрит Геронтий, вспомнив, видно, как ловко уходил от ответов тверской тысяцкий. — Прости мя, Господи, за слова сии, но — бес он сущий!..

— Ладно, отче! — прервал Даниил разгорячившегося духовника. — Не хули тысяцкого. Михаил Шетский своему господину служит, как может. Другое меня заботит: что задумал сам тверской князь? Ну да время покажет. Ступайте пока...