К тому времени уже появлялись прихожане, и начиналась ранняя заутреня. Исмаил знал судьбу каждого посещавшего приход. Она была трудной и горькой, а он, владыка, отпуская им грехи, не мог себе ответить, в чём они. А потому не раз спрашивая у Бога, вправе ли он быть им, этим страдальцам, судьёй.

За многие годы, прожитые в Орде, Исмаил исповедовал и праведных и грешных. Ему доверяли судьбы беглые к воры, грабители и душегубы. «Господи, — говорил Исмаил, — прости им, грешным, ибо не ведают, что творят».

Вернувшись из Владимира и проезжая российскими сёлами и деревнями, взирая на их разорение, Исмаил с горечью думал о княжеских раздорах. Вспоминался последний приезд в Сарай князя Андрея Александровича, добивавшегося у Тохты ярлыка на великое княжение.

— Господи, — говорил Исмаил, — брат восстал на брата. Гордыня обуяла князя Андрея, к добру ли?

Явился Андрей Александрович, тогда ещё городецкий князь, в церковь, а он, Исмаил, ему и скажи:

— Князь, не умышляй зла противу великого князя Дмитрия, стойте заодно...

Но городецкий князь сердито оборвал:

— Не лезь, поп, не в своё дело!

И хоть в церкви был полумрак, Исмаил не увидел, догадался — князь Андрей во гневе. Не сказав ничего, городецкий князь положил на блюдо несколько монет и покинул храм...

С заутрени Исмаил возвратился в свой домик, где его ждала еда: каша гречневая и кружка козьего молока. Старая монашка, многие годы прислуживавшая ещё епископу Феогносту, подала на стол и тут же удалилась. Монашка была молчаливой, и Исмаил не мог даже вспомнить, какой у неё голос. Но он был благодарен ей, что после смерти Феогноста не ушла в монастырь, а осталась следить за хозяйством в доме.

После утренней трапезы владыка отправился в узкие, кривые улочки города, где жил русский мастеровой люд, стучали молотки, звенел металл и пахло окалиной...

Сарай — город многоязыкий, шумный, здесь, казалось, собрался люд со всей земли. На огромные, богатые базары съезжались купцы отовсюду. Город, где селились кварталами. Те, какие начинались от церкви, — православные, христиане; от мечетей — мусульманские; от синагоги — иудейские.

Исмаил обходил русские кварталы, заходил к тем, кто по каким-то причинам не мог бывать в церкви, поддерживал их словом, а иногда и деньгами.

Бедный приход в сараевской церкви, разве когда помогут наезжающие русские князья. На их подаяния и живёт храм в Орде...

Покидая Ростов, великий князь узрел юную холопку. И хоть была ещё отроковицей, но обещала превратиться через год-другой в стройную, пригожую девицу.

Спросил:

— Чья девка-то?

Тиун ответил поспешно:

— Князь Константин из Углича привёз, да так и прижилась.

— Девку на себя беру, — бросил князь Андрей и велел собрать её. — Зовут-то как?

— Дарьей, — снова ответил тиун. — Только уж ты, князь, не обидь её, смирна она.

— Твоё ли дело, старик...

Повыла Дарья да и села в телегу. А чтоб не сбежала, приставили к ней для догляда молодого гридня Любомира.

Везут Дарью, а рядом гридин на коне и на неё поглядывает. Гридин собой пригож, рослый, широкоплечий, всё норовит в глаза Дарье заглянуть. И невдомёк ей, что гридин уже утонул в её голубых очах.

Млеет Любомир, и сердце счастливо постукивает. Догадался — не любовь ли к нему явилась? И одно ему невдомёк, к чему великий князь забрал отроковицу во Владимир.

Лето на осень повернуло. Первые заморозки тронули траву. Она прижухла, и лист на деревьях прихватило. Ярче заалела рябина, ждала зимнего снегиря. Заметно укоротился день.

Сразу же за городом, где лес почти подступил к крепостной стене, гридин Любомир поставил силки. Хитро приспособил на лису. И изловил-таки, крупную, огненную. Обрадовался. Не для себя изловил, для Дарьи. Снял шкуру, вычинил и принёс в холопскую, где Дарья жила.

— Будет те шапка в зиму, — сказал, смущаясь.

Покраснела Дарья, однако от подарка не отказалась. Никогда ещё и никто не баловал её. А гридин ей приглянулся ещё с того дня, как везли её во Владимир из Ростова.

На княжьем дворе Дарью приставили к княгине Анастасии. Строга княгиня, но Дарью не обижала. А вот великого князя Дарья побаивалась — всегда хмур и взгляд колючий. Заметил он, как гридин Любомир на Дарью заглядывается, одёрнул сурово:

— Холопка эта не для тя, гридин.

Озадачил князь Любомира, призадумался тот, почему сказал так.