Парень не шелохнулся. Он был мертв. И кровь, вытекшая из нескольких пулевых отверстий на его теле, окрасила серую брусчатку алым…

— Ты что здесь делаешь? — услышала Маша знакомый голос, но не сразу поняла, кто с ней говорит. — Ты ранена?

Она отмахнулась от человека, обратившегося к ней. Он пытался поднять ее. Но ей было не до него!

— Маша! Посмотри на меня!

Ее встряхнули. И она почувствовала прикосновение к своему лицу. Его обхватили чьи-то сильные руки и развернули…

Маша увидела Зуру.

— Там Дато! — выкрикнула она.

— Нет его там, — спокойно возразил Зураб.

— Нет, вон он… — Маша махнула рукой в направлении убитого парня.

— Это не Дато. Мой брат дома.

— Правда?

— Да. Давай поднимайся, пойдем отсюда скорее.

— А что ты тут делаешь?

— Потом, все потом…

Он помог ей встать и увел с площади.

Через десять минут они входили в квартиру Ристави. Дато на самом деле находился в ней. Он спал на диване покойной матери. Лицо бледное, осунувшееся.

— Он заболел? — спросила Маша шепотом.

— Да, — ответил Зура.

— Простыл?

Последние дни выдались прохладными, а она знала, что Дато не любит одеваться потеплее. Гоняет на Казбеке в футболке с логотипом группы «Аси-Диси».

— Он ранен, Маша. Но ты не волнуйся, опасности нет. Много крови потерял, но жизненно важные органы не задеты.

Она рванула к кровати, но Зураб остановил ее.

— Не тревожь, он недавно уснул.

— Его сегодня ранили?

— Вчера.

— Кто?

Зураб пожал плечами.

— Он клялся мне, что порвал связи с криминальным миром, — возмущалась Маша, не замечая, что повышает голос. — Уверял, что чист и больше не ворует. А сам со стволом по Тбилиси ходит! Куда он снова вляпался?

— Никуда я не вляпался, — раздался хриплый голос Дато. — Зура, дай попить, пожалуйста.

Брат набрал в стакан воды, подал.

— Не ворую я больше, как обещал тебе, — сказал Дато, попив. — Почему ты мне не веришь? Я могу недоговоривать, но не совру…

— Тогда откуда оружие?

— Выдали.

— Кто?

— Он вступил в ряды Мхедриони.

— Мхедриони? — переспросила Маша. Она перевела слово с грузинского, получилось «всадники». Или «рыцари». Насколько она помнила, так называли себя средневековые грузинские партизаны, боровшиеся с персидской и турецкой оккупацией. — Что это за организация?

— Ее только что организовал Джабо Иоселиани.

— Я знаю его! Он театрал. Наш постоянный зритель. Умнейший человек. Читает лекции в театральном институте. Но мой отец почему-то называет его бандитом. Говорит, что он вор в законе.

— Он несколько раз сидел, это правда. В том числе за вооруженный разбой и убийство. В тюрьме занимался литературной деятельностью. По ходатайству деятелей искусства Грузии вышел досрочно. «Откинувшись», окончил вечернюю школу, институт, защитил кандидатскую, докторскую. Умнейший человек, я согласен. Мы отлично знакомы. Он хотел покровительствовать мне, да я, зная его прошлое, остерегся. Держался на расстоянии от Джабо. А вот Дато… — Зураб вздохнул. — Он проникся идеями, что он сейчас несет. И они далеки от творчества.

— Мы, всадники, следим за порядком в стране! — Дато приподнялся на подушке. — Что в этом плохого?

И замолчал резко. Видно, боль стала нестерпимой. Зураб с Машей бросились к нему. Она откинула одеяло. И увидела, что бинт на плече окрасился кровью.

— Я перевяжу, — выпалил Зураб и бросился в соседнюю комнату. Наверное, за бинтами.

Маша села рядом с Дато на кровать. Убрала с его вспотевшего лба густую челку. Он перехватил ее руку, поцеловал.

— Кто тебя подстрелил? — спросила Маша.

— Мне случайно прилетело. В дружину официально могут вступать только лица, достигшие восемнадцати.

— Да? А оружие, значит, и несовершеннолетним выдают?

— Я взял его у друга. Мне пока только дубинка причитается.

— Дато, ты учиться должен! А не с дубинками, тем более с винтовками, по городу бегать!

— Всегда успею выучиться.

— Берешь пример с Джабо?

— А что? Отличный пример.

— Нет, не отличный, — послышался голос Зуры. Он вернулся в комнату. — Джабо, при всем моем уважении к его талантам, самый большой грешник из всех, кого я знаю.