— Смотри! — Он раскрыл альбом на середине, и она увидела свой портрет. — Вот какая ты была.

— Молоденькая.

— Подожди, сейчас я покажу тебе, какая ты стала… Конечно, если у меня получится.

Он снова бросился к коробке и на сей раз выудил из нее карандаш.

— Позволь? — Он попросил у нее альбом. Маша отдала. — А теперь сядь, как тогда, на подоконник.

Она послушалась.

Зураб начал рисовать. Раньше он делал это быстро и легко. Рука парила над бумагой, словно в ней смычок, а не карандаш. Несколько десятков взмахов, и на листе уже готовый рисунок. Теперь некогда любимое занятие давалось ему с трудом. Пальцы плохо слушались. Карандаш выскальзывал. А руки двигались так, будто Зураб пилит дрова. Маша подумала, что у него ничего не получится.

— Может, бросишь это дело? — подала она голос. — Ты же ужинать хотел.

— Нет, я почти закончил. Минутку.

Прошло чуть больше минуты, и Маша наконец услышала довольный возглас:

— Готово!

Она спрыгнула с подоконника и подошла к Зурабу. Он протянул ей альбом.

— А ты по-прежнему прекрасно рисуешь, — не сдержала удивления Маша. Да, штрихи стали грубее, линии не такие плавные и уверенные, как раньше, и все же портрет получился превосходный. В женщине на нем можно было безошибочно узнать ее.

— Как говорится, мастерство не пропьешь, — хохотнул Зура. — А теперь видишь разницу?

Маша пролистала альбом до середины и посмотрела на портрет, нарисованный два десятка лет назад. Разница между ней тогдашней и теперешней была едва уловима, но она имела место быть.

— Я стала старше, и это заметно, — сделала единственный логичный вывод Маша.

— Возрастных изменений здесь не видно. Я не прорисовывал морщинки…

— Тогда не знаю.

— В лице этой девушки, — он ткнул в портрет двадцатилетней давности, — надежда. В твоем нет.

— Это легко объяснимо. Тогда я ждала Дато и надеялась на то, что он вернется. Сейчас же я просто смотрела в окно, не надеясь и не ожидая.

— Ты на жизнь сейчас так смотришь. Понимаешь?

— Это нормально, я стала старше, — начала раздражаться Маша, не понимая, к чему он ведет.

— Возраст ни при чем. Я видел восьмидесятилетних с такими лицами, как у тебя в семнадцать.

— И почему ты не спросил у них телефон пластического хирурга?

— Ты опять про морщины и прочую лабуду. Я тебе про внутренний свет. Некоторые и в старости продолжают гореть. А ты погасла.

Слышать это было обидно, и Маша с вызовом спросила:

— А ты?

— Я не просто потух — обуглился.

Он швырнул альбом на кровать и сделал решительный шаг к столу. Взяв бутылку, открутил крышку и налил в стакан водки.

— Тебе не предлагаю, она отвратительная, — бросил он, перед тем как шумно выдохнуть. И Зура опрокинул в себя водку. — Гадость, — прохрипел он и захрустел огурцом.

— Зачем тогда пьешь?

— Чача кончилась. Виски не по карману. А вино и пиво на меня сейчас не подействуют. Кстати, есть «Кахетинское». Будешь?

— Нет.

— Да ладно тебе, Маша! Выпей стаканчик. Расслабишься хоть.

— Да я не напряжена.

— Тогда ты изменилась еще больше, чем я думал. Явиться к мужчине, которого ты бросила двадцать лет назад, и не волноваться?.. На такое только робот способен.

— Хорошо, давай свое «Кахетинское».

Зураб усмехнулся и отправился на балкон. А Маша взяла альбом и сунула его в сумку.

Хозяин квартиры вернулся с пластиковой бутылкой, наполненной белым вином. Достал с полки стакан. Но, заглянув в него, вернул на место. Похоже, он не утруждал себя мытьем посуды. Наконец был найден чистый фужер. Зура протер его полотенцем и наполнил «Кахетинским». Себе налил водки.

— Давай за встречу! — Он протянул Маше фужер. — Хотел сказать «долгожданную», да это слово не совсем подходит…

Маша вопросительно посмотрела на Зуру. Он был не из тех, кто много болтает. Говорил мало и всегда по делу. Не бросался пустыми фразами. И не «пукал» в пустоту. То есть каждая фраза, им произносимая, имела смысл, и Зура желал, чтобы он дошел до собеседника.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась Маша, сделав глоток вина. Белое, очень легкое, оно приятно утоляло жажду.

— Я долго ждал нашей встречи. Лет десять. Но столько же времени и не ждал. Поэтому слово не совсем подходящее.

И он выпил. Догрыз огурец. Потом опустился на стул и, не глядя на Машу, спросил:

— Зачем ты пришла?

Она ответила не сразу. Сказать хотелось многое. Но получился бы длинный монолог, отдающий театральщиной. Поэтому Маша, отбросив по примеру Зуры все лишние слова, произнесла:

— Попросить прощения.

— За то, что бросила меня?

Маша покачала головой.