Пока нукеры хана готовили коня, седлали его да подбирали крепкую верёвку, чтобы привязать жертву, Настя метнулась в юрту, где в полузабытье лежала Рута. Шепнула ей, чтобы не волновалась за сына, она мол, всё сделала, чтобы его спасти. Схватила старый, но достаточно прочный ещё кожух Трата, зимние войлочные сапоги, заячий малахай-ушанку и выбежала наружу. За нею ползком выбралась из юрты Рута.

Настя склонилась над Овлуром.

–  Одевайся! Надевай всё это! Да быстрей, пока эти изуверы не изломали тебе все кости!

Удивлённый Кончак сначала хотел запретить юноше так одеваться, но, вспомнив, что сам он разрешил принести ему одежду, махнул рукой: «А-а, пускай».

Нукеры хана подвели специально снаряжённого коня в постромках с вальком на конце. Овлуру под мышками затянули петлю из верёвки, другой её конец привязали к вальку. Один из нукеров вскочил на коня, гикнул:

–  Вйо!

Толпа расступилась. Конь сразу рванул с места в галоп. Овлур ухватился за натянутую верёвку, подтянулся на руках, чтобы уберечь голову от ударов о землю. Кожух и толстая обувь защищали туловище и ноги.

–  Вйо! Уля-ля-ля! Уля-ля-ля!
– неистово кричала толпа.
– Вйо! Вйо!

Для всех, кроме Руты и Насти, это было захватывающим зрелищем. Глаза сверкали, разинутые рты исторгали исступлённые крики и вопли, понукая всадника гнать быстрее коня, хотя тот и так мчался вовсю - только пыль за ним вздымалась.

Стойбище раскинулось вдоль Тора на целую версту. Наезженная пыльная дорога, по обе стороны которой выстроились юрты и походные возы с вежами-юртами на них, пролегала по склону. Всем было видно, как за всадником в облаке пыли подпрыгивала на выбоинах тёмная сгорбленная фигурка юноши.

Как он там, несчастный?..

Овлур был ещё жив, хотя чувствовал, что держится из последних сил. Земля, по которой он свободно ходил с малых лет, которую так хорошо знал приветливой и доброй, теперь стала для него злобной, враждебной. Она била его по спине, по локтям, ногам, колотила и терзала со всех сторон. Если бы не кожух, войлочные сапоги й шапка, то не выдержал бы и половины пути. Спасибо Насте, только благодаря ей пока живой!

Когда всадник на краю стойбища остановил и разворачивал коня, Овлур, собрал все силы и крикнул ему:

–  Джигит, у оврага на засохших кочках потише гони, прошу тебя! А не то совсем убьёшь!

Широколицый половец оскалил зубы, засмеялся:

–  Теперь держись! Промчу, как вихрь! Позабавлю как следует хана Кончака и его гостей! Пай-пай!

Овлур стиснул зубы и ещё крепче вцепился руками в верёвку. Назад нукер и вправду мчался как ветер, всё время стегал коня камчой и бил ногами под бока. Остановился в нескольких шагах от Кончака, спрыгнул на землю и саблей перерубил верёвку.

Овлур не подавал признаков жизни. Лежал недвижно, как мёртвый, лицо окровавлено. Кожух свисал с него клочьями.

Рута приподнялась, подползла к сыну и голосно запричитала:

–  Сыночек мой! И что же они с тобою сделали?..

От её крика Овлур вздрогнул, из его груди вырвался болезненный стон. Клочья кожуха зашевелились - юноша пытался подняться, но не мог.

–  Мамушка, ты?
– старался узнать её сквозь пелену кровавого тумана.

–  Я, сыночек, я… Вот сейчас поднимусь и помогу тебе…

Она едва нашла в себе силы подняться, встать на ноги, но как ни напрягалась, сына поднять не могла.

Тогда Настя гаркнула на молодых нукеров, стоящих поблизости:

–  Чего глазищи таращите? Помогите женщине!

Кончак молча кивнул, и те осторожно подняли Овлура на руки, понесли в юрту. Рута медленно ковыляла за ними. А Настя сдержала себя, хотя ей очень хотелось быть сейчас там, в их юрте. Теперь, когда смертельная опасность для Овлура миновала, она должна подумать и о себе. Что скажет на всё это хан Туглий? Что-то ещё будет?

Туглий возвратился от Кончака, когда стемнело, изрядно пьяный. Тяжело ввалился в юрту, дохнул вином и кумысом. Широкое лицо его было насуплено, глаза налились кровью, редкие седые усы топорщились, шея побагровела, как гребень у петуха. В руке камча.

Настя мигом вскочила с мягких подушек, и от её резкого движения заколыхалось пламя сальной свечи. С её округлых белых плеч спадала вышитая шёлком киевскими мастерицами тонкая льняная сорочка.

Туглий шагнул вперёд, зловеще прохрипел:

–  Хр-р! Хр-р!.. Ну, негодница-потаскуха! Вот как ты бережёшь мужнюю честь! Делаешь из меня, хана, властителя степи, тысяч отар и табунов, повелителя племени, посмешище всей орды. Ишь, что надумала! Заступаться на виду у всех за какого-то недоноска, нищего чабана! Да я тебя самою прикажу привязать к хвосту коня и голой пустить в степь! И никто тебя не спасёт! Никто не заступится! Да я с тебя живой шкуру спущу! Хр-р! Хр-р!..