Шрифт:
– Откуда ты прознала такое?
– Туглий разболтал… Ты же знаешь, он как баба. Что на уме, то и на языке. Особенно, когда напьётся…
– О Боже!.. Что же нам делать?
– Весть нужно дать домой, своим!
– Разве это так просто?
– Знаю, что не просто… Особенно для нас, женщин… Но у тебя есть сын.
– Ты хочешь, чтобы Овлур ввязался в это дело? Ну что он может сделать?
– Я всё обдумала. Только бы Овлур согласился… Но он у тебя такой неподступный…
По лицу Руты, когда-то красивому, а теперь измученному, промелькнула горькая улыбка.
– Ох, Настя, Настя. Вижу я, не слепая - сохнет твоё сердце по Овлуру. Но не баламуть ты его! Оставь! Если не хочешь ему ещё большего несчастья… Не ровня он тебе ни в чём…
– Тётушка Рута, - покраснела Настя, - не о том сейчас речь, не о моих чувствах к Овлуру, а о том, что надо о намерениях Кончака донести весть нашим князьям…
– Так ты выбрала для этого Овлура? Но ведь он может головы лишиться! Неужто не подумала об этом? Иль тебе вовсе не жалко его?
– Почему говоришь, что не подумала? Ещё как голову ломала об этом, всю-то ноченьку глаз не сомкнула!.. Но ничего другого надумать не смогла… Разве только самой…
– Куда тебе!
– Вот и сама видишь. Только Овлур может. Он не раб, за которым следят десять глаз, а вольный кочевник. Он чабан, поэтому может во время отгона табунов незаметно для других исчезнуть с пастбища и за несколько дней домчаться до Воиня или Лубна и вернуться назад… Ему это легче сделать, чем кому-то другому. Нужно только, чтобы ты его надоумила на это… Никого другого, кроме тебя, он и слушать не станет!
– А если и меня не послушается?
– Тогда Кончак застанет наших врасплох и половину Руси убьёт, а другую половину потянет на арканах в неволю.
– Ума решиться можно - ведь и в сам-деле будет такое…
– Вот то-то и оно!.. Вряд ли доведётся мне когда-нибудь вернуться на родину, но забыть родную землю до смерти не смогу. Ни рода своего, ни села своего, ни тех стёжек-дорожек, по которым бегали мои босые ноженьки. И всего остального, к чему прикипело моё сердце мне не забыть! Потому и нестерпимо мне даже подумать о том, чтобы там, по нашим хуторам, сёлам, по нашим нивам да лугам сеяли смерть хищные половецкие изверги…
Рута всхлипнула.
– Я и сегодня, если б имела силы, домой устремилась. Пусть у меня там ни кола ни двора - лишь бы на родную землю! Да если бы ещё и с Овлуром, сыночком моим единственным… А без него - нет! Без него мне смерть! Хотя и так она не за горами. Доконает меня Трат, ох, доконает, будь он неладен! Но надо сейчас думу думать…
Настя обняла её, и они вместе заплакали.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На три послания князя Игоря, где он просил помириться с сыном Владимиром, Ярослав отвечал коротко и сухо: «Нет!» Игорь досадовал, негодовал, Владимир всё больше грустил, а княгиня Ярославна лила слезы, жалела брата. После третьего сурового ответа Игорю не оставалось ничего иного, как с женой и детьми отправиться на поклон к тестю.
И вот перед ними Галич - столица могущественной Галицкой земли. Издали сияют золотом кресты на куполах Успенского собора, построенного Ярославом. Высоко поднимаются в небо на высокой горе валы и заборола детинца. Гудят колокола, их сладостно-тревожные звуки будоражат Душу.
Как-то ещё примет князь Ярослав? Не откажет ли в приюте?
Вот уже миновали шумливое Подгородье с его кузнями, мельницами, мастерскими кожевников, маслобойнями, сукновальнями, зброярнями, с его небольшими хатенками и полуземлянками, с кривыми улочками, на которых полно было кур, гусей, уток и свиней на выгонах, шныряли бродячие собаки и облезлые кошки. Прогрохотав по деревянному мосту через Лукву, обоз князя Новгород-Северского проехал мимо боярских и монастырских усадеб, огороженных такими крепкими заборолами, словно это были княжеские городки, а затем поднялся по узкой дороге на высокий холм и через каменные ворота въехал, наконец, в детинец.
Обоз сопровождали дружинники Ярослава, посланные галицким князем навстречу гостям.
Перед Успенским собором - небольшая группа бояр да самых богатых и влиятельных горожан, которые вышли встречать дочь и зятя своего князя. На паперти одиноко стоял Ярослав. Седой, исхудалый, сгорбленный. Горе не обошло и его стороной.
Ярославна соскочила с возка, опрометью бросилась к нему.
– Отче! Княже!
– зарыдав упала ему на грудь.
Они не виделись несколько лет и теперь долго стояли, обнимаясь. Ярослав был твёрдым, суровым человеком, но по его щеке покатилась слеза.