— Он что, жалел, что перепутал ее со мной?

— Нет, он сожалел, что желал тебе смерти… — Доусон пересказал путаные рассуждения Джереми относительно «дарованного Провидением шанса» и «убийства под влиянием момента». — Он сказал, что, если бы у него было время подумать, убивать тебя или нет, он бы, скорее всего, не смог на это решиться.

Амелия некоторое время обдумывала услышанное, потом спросила неожиданно севшим голосом:

— Это все или…

— Еще он вспоминал о Хантере и Гранте… — В нескольких словах Доусон передал ей эту часть их разговора с Джереми. Когда он закончил, Амелия смахнула невольную слезу.

— Бедняга! Он сам лишил себя этой радости!..

— Это было его решение. В конце концов, Джереми предпочел Карла. Отец оказался для него важнее, чем дети. И чем ты.

— Да, это был его выбор. К сожалению, от последствий его решения пострадал не только он сам… — Амелия устремила на Доусона молящий взгляд. — Скажи, как мне теперь рассказывать детям об их отце, о его преступлениях? А о Карле?.. Я должна им рассказать, я это понимаю, но… Я боюсь, что, когда они узнают правду о своем происхождении, она будет довлеть над ними, определять, как они проживут свои жизни.

— Да, такая опасность существует, — признал Доусон. — И самое скверное, что в данной ситуации ничего нельзя изменить или повернуть вспять. Не исключено, что правда об отце и деде может повлиять на твоих детей и положительным образом. В конце концов, Хантер и Грант сделаны не только из паршивого материала, им достались и твои гены, а также гены твоего отца…

Амелия кивнула — задумчиво, почти рассеянно. Она почти не слышала его, но Доусон вновь завладел ее вниманием, когда взял из ее пальцев бокал и, поставив на журнальный столик, взял ее руки в свои.

— Амелия, — сказал он тихо и очень серьезно, — твой отец не покончил с собой. Это не было самоубийство. Они убили его.

К тому моменту, когда Доусон закончил рассказывать об этом самом важном признании Джереми, Амелия беззвучно рыдала. Ее плечи вздрагивали, слабый свет из окон отражался на мокрых от слез щеках. В какой-то момент она высвободила руки и закрыла лицо ладонями, продолжая сдавленно всхлипывать.

— Как это ужасно! — повторяла она. — О боже, папа!.. Бедный папа! Как это ужасно для него!

Доусон пересел на поручень ее кресла и теперь слегка поглаживал по спине легкими, успокаивающими движениями.

— Ты должна была узнать, — сказал он. — И я хотел, чтобы ты услышала это от меня. Я понимал, что это разобьет тебе сердце и в то же время принесет облегчение. Постарайся не думать о страшном. Думай лучше о том, как сильно любил тебя отец и что́ он для тебя сделал. Наверное, это было самое лучшее, что он сделал в жизни!

— Он спас меня.

— Не просто спас. Он пожертвовал ради тебя жизнью. — Доусон мягко развернул Амелию лицом к себе, заключил ее лицо в ладони и большими пальцами вытер слезы со щек. — Что касается Джереми, то… не суди его слишком строго. Ведь он мог унести эту тайну с собой в могилу, но… но он поступил иначе. Поверь, мне нелегко говорить о нем хорошо, но это его признание свидетельствует, что ты была ему не безразлична. Он думал о тебе до последнего вздоха. Я даже думаю — он по-своему тебя любил. Наверняка Джереми знал, как сильно ты переживаешь из-за самоубийства отца, и хотел, чтобы ты знала: он не предал тебя, не бросил на произвол судьбы. Наоборот, ради тебя он пожертвовал самым дорогим — своей жизнью. Я думаю, Джереми отлично это понимал, потому что сам оказался в схожем положении.

— Джереми? — Амелия так удивилась, что на мгновение оторвала руки от лица. — Ты имеешь в виду — из-за Вессонов?..

— Нет. — Доусон покачал головой. — Флора Штиммель умерла и была похоронена там же, под крыльцом хижины. Сейчас, я думаю, эксперты уже нашли ее тело.

В глазах Амелии промелькнул огонек понимания.

— Его мать?.. — негромко произнесла она.

— Да. Она тоже совершала преступления, возможно, даже убивала, но она все равно оставалась его матерью. Джереми было трудно говорить о ней со мною — он фактически так ничего и не сказал, кроме самого важного… Я думаю, он любил и ее тоже.

— Как она умерла? Когда?

— Этого Джереми не успел мне сказать.

Амелия долго смотрела Доусону в глаза словно пыталась заглянуть ему в душу. Потом ее пальцы коснулись его лба, спустились по щеке, легко скользнули по линии подбородка.

— Ты… ты не сделал ему ничего плохого? — спросила она.

— Он умирал. — Доусону казалось, что такого ответа будет достаточно, но Амелия продолжала смотреть на него, словно знала: ему необходимо выговориться, выразить свои чувства и мысли, чтобы не оставлять никакой неопределенности, двусмысленности.

— Сначала я был уверен, что, когда я его отыщу, мне захочется убить его за все, что он натворил. Мне хотелось отомстить Джереми за то зло, которое он причинил людям, и в первую очередь — тебе и мальчикам. Я ненавидел его всей душой, и мне казалось — когда я его увижу, мне будет невероятно трудно сохранить профессиональное хладнокровие и не наброситься на него. Но вот я его увидел и понял, что передо мной сломленный человек. Да, он был сломлен, и я… мне стало его почти жалко, потому что в каком-то смысле Джереми тоже был жертвой своего отца, его сумасшедших идей, его амбиций и его самолюбия. Останься он в семье Вессонов, и, очень может быть, Джереми пошел бы иным путем, стал совершенно другим человеком, но Карл не дал ему такой возможности. Он не оставил сыну ни единого шанса на нормальную, счастливую жизнь. Вместо этого он сделал его своим орудием, своей вещью, которую он использовал в своих целях и которую выбросил, когда она больше не могла приносить ему пользу. Карл Уингерт — вот кто во всем виноват. Он настоящее чудовище, и я намерен сказать это ему в лицо.