До вечера было еще далеко, и Фортунат решил скоротать время за кружкой пива. Потягивая прохладный напиток, он предался размышлениям, и очень скоро добрался в них до своей супруги.

Он расстался с ней неделю назад, причем проводы сопровождались скандалом из тех, что часто происходили у них в последнее время. Женившись на Стации, Фортунат не донимал ее чрезмерной строгостью, а рождение двоих детей только укрепило их семейную жизнь. Тем не менее, предназначение женщины Фортунат видел в благочестивой домашней деятельности, что несколько расходилось с взглядами его супруги. Воспитанная в достаточно состоятельной семье управляющего имением Стация получила неплохое образование и, самое ужасное, по мнению Фортуната, имела склонность к публичным выступлениям.

Ну, сыграть в кругу своей семьи, или там перед сестрами – куда ни шло. Но собирать соседей и выплясывать пред ними? Это Фортунат полагал делом совершенно безнравственным.

На сей почве у них произошло несколько крупных столкновений.

Но, хуже всего было то, что во время последней ссоры супруга прямо заявила Фортунату, что он не мужчина. От обиды у него вспухли губы. Да! Он, действительно, не приближался к жене какое-то время, но ведь дела хозяйственные требовали напряженного труда. За день так наломаешь спину, что вечером не только к жене не тянет, но и с самой Венерой переспать не захочется!

Фортунат задумался. Он никогда не изменял своей жене…. А, нет! Была эта батрачка из Мизен. Ну, так это один раз. Даже обидно!

Фортунат вспомнил что, расхаживая по Риму, видел публичные дома и ему, внезапно, до боли захотелось теплого женского тела.

Он заерзал на скамейке, пытаясь отвлечься, но желание не проходило.

Посидев еще минут пять, Фортунат решительно встал, вышел из таверны, и направил свои стопы к площади.

В неказистом, приземистом борделе все происходило до удивления просто.

Усатая матрона равнодушно пересчитала деньги, и указала пальцем на одну из дверей.

Фортунат открыл ее и вошел. В комнате устроено было некоторое подобие уюта, а в вазе, на маленьком столике стоял даже увядший букет цветов. Впечатление несколько портил неприятный кисловатый запах.

На кровати сидела довольно миловидная женщина. Она была полуобнажена.

Фортунат остановился, не зная, что ему делать, но женщина встала и сама подошла к нему. Закинула свои руки ему за шею, и приникла всем телом…..

Просыпался он медленно, все время, чувствуя тупую боль в затылке. Ворочаясь, слышал странный металлический лязг, и ощущал непонятную тяжесть в ногах.

«Должно быть, перебрал вчера с Публипором». – Подумал он, и позвал жену:

– Стация!

Никто не отозвался. Фортунат крикнул громче – с тем же результатом.

Тогда он сел и попытался сбросить с ног мешающую ему тяжесть. Рука скользнула по холодному железу, и нащупала звенья тяжелой цепи.

Он разом припомнил события вчерашнего дня, и ужас случившегося встал перед ним с беспощадностью рока.

Душу Фортуната охватило страшное отчаяние. Он пробовал кричать, стучать ногами в стены, но все было напрасно. Дневной свет почти не проникал в подвальное помещение, и различить день и ночь было делом почти невозможным.

Раз в сутки открывалась тяжелая дверь, и неясная человеческая фигура ставила ему миску с едой и кувшином воды. Та же фигура загружала зерном большую мельницу, стоящую посреди подвала. Эту мельницу он должен был вращать, пока все зерно не перемелется.

С ним не разговаривали но, если работа не была выполнена к сроку, его беспощадно избивали толстым ременным кнутом.

Очень быстро Фортунат потерял счет времени.

Несчастный узник жил одними воспоминаниями, но и они стали смешиваться и гаснуть в круговерти тупого, изнуряющего труда. Лишь картины детства почему-то очень ярко вставали перед ним в кромешной темноте ночи….

О похищениях людей в Древнем Риме рассказывает нам Светоний в биографии императора Октавиана Августа:

«Общей погибелью были многие злые обычаи, укоренившиеся с привычкой к беззаконию гражданских войн или даже возникшие в мирное время. Немло разбойников бродили средь бела дня при оружии, будто бы для самозащиты, по полям, хватали прохожих, не разбирая свободных и рабов, и заключали в эргастулы помещиков».

В Аримине обеспокоились дня через три после того, как из города вернулись пустые подводы.

– Да что ж это такое! – Волновалась супруга Фортуната. – Он никогда не задерживался так долго.

– Приедет. Загулял, наверное. – Успокаивала ее сестра. – Парень просто устал. Пускай развеется.

– Я слышала, в городе держат специальных тётенек, которые завлекают мужчин в свои сети. – Подала голос одиннадцатилетняя дочь Фортуната.

Стация дала ей затрещину, но обеспокоилась еще больше.