Напружинив хвост, пятнистый дог с красными глазами опередил хозяйку и солидно, как подобает стражу, глухо зарычал. «Сильвестр», — стрелой уколола мысль, и Морозиха почувствовала озноб в ногах.

— Кто там? — опасливо спросила она, не торопясь отмыкать замки входной двери.

— Ваш знакомый, охотник Калугин.

Пульхерия Ждановна признала его по голосу. Она больше всего боялась воров, потому и домработницу не держала: прислуги — первые наводчицы. А в доме полно золота, серебра, хрусталя, ковров, мехов, да и коллекция ценная.

— Проходите! Граф не тронет…

Хозяйка безошибочно уловила настроение своего пса. Наверное, костюм охотника пропах собачьими запахами. Граф дружелюбно завилял плетевидным хвостом.

Гость, сын Анны Васильевны, с пакетом в руке, ласково подмигнул догу, искренне похвалил его стать, умные глаза и сообщил о воскресной выставке собак:

— Жаль! Демонстрироваться будут лишь гончие, легавые и лайки, а то бы ваш красавец взял первый приз…

Польщенная хозяйка готова сейчас же принести родословную Графа, но, увидев в руках гостя фарфоровую модель памятника, напрочь забыла о доге.

— От Анны Васильевны, — протянул он желанный подарок.

Принимая копилку, коллекционерша расплылась золотой улыбкой: верхний ряд зубов — сплошь в червонных коронках. За деньгами она не постоит…

— Нет, нет, голубушка, я тоже собиратель фольклора.

Его добрые глаза и задушевный голос почему-то побудили ее взглянуть в зеркало, окаймленное овальной рамой из орешины. Странно, полнота и молодит и старит: лицо без единой морщинки, а фигура огрузлой бабищи.

Свою коллекцию хозяйка не рекламировала, опасаясь воров и национализации (случай с Передольским свеж в памяти), однако собиратель фольклора внушал доверие, а главное, она понимала, что подарок исходит от него, а не от матери, поскольку та решительно отказалась продать ей копилку.

И Пульхерия Ждановна пригласила его в смежную комнату.

Металлические весы, лежащие на столике в прихожей, привлекли внимание краеведа. Они не отличались точностью: надежнее пользоваться чашечными весами. В этом доме безмен — скорее памятный спутник купеческой династии: не одно поколение Морозовых — торговцы. А то, что навесистый железный стержень лежит у двери, так это, видимо, на случай самообороны.

Проход по коридору не длинен: историк не успел осмыслить русский безмен, но, зная особенность своего ума, был уверен, что еще вернется к ручным весам.

А пока перед ним открылась дверь с толстой бронзовой ручкой. Квадратная комната в полумраке. На окнах темные шторы. Дернув шнурок, хозяйка осветила коллекцию вечерним розовым светом, отчего под ногами вспыхнул паркет чайного цвета.

Вдоль глухой стены никелированные треножники поддерживали разнообразные модели микешинского шедевра. Изумленный посетитель замахал пальцем:

— Бронза! Чугун! Фаянс! Стекло! Глина! Дерево! Камень! И даже папье-маше!

Бумажную поделку он выделил с придыханием в голосе. Она, полая, может служить колпаком для золотой модели. Но как проверить? Экспонаты руками не трогают. Спросить разрешения? «Только не с ходу», — осадил он себя, осматривая коллекцию.

Синяя стена симметрично увешана белыми рамками, в них рисунки и фотографии памятника России. Чувствуется рука опытного оформителя. Центр экспозиции занимала копия большого полотна Богдана Павловича Виллевальде, учителя Микешина: «Открытие памятника Тысячелетию России».

— Здесь Михаил Осипович! — толстый палец с золотым перстнем нашел в глубине картины изображение Микешина: — Вот он! Шевелюристый, с кошачьими усами. Я отдала мешок муки и пуд овса. А вот чудо-часы…

На столике, вмонтированном в угол комнаты, сверкали под стеклянным колпаком бронзовые часы в виде монумента Родине. Слушая пояснения, краевед решил проверить исторические познания хозяйки и, выждав паузу, отметил на часовом постаменте коленопреклоненную фигуру в гражданской одежде, с мешком денег:

— Узнаете? Нуте?

— Как же! — Просияла толстуха, колыхаясь всем телом. — Косьма Минин. Он, что муж мой, торговал мясом. Жил в Новгороде, только Нижнем. Прославился в тяжелую годину, когда шляхтичи топтали Московию. Ему на Волге есть памятник работы Микешина.

(Не могла предугадать Пульхерия, что муж ее, в отличие от Минина, предаст Родину и бесславно кончит жизнь. Морозов, бургомистр Новгорода при фашистах, не угодит головорезам Голубой дивизии. Мясника-снабженца вызовут в Юрьево, где стояли испанские уголовники, дадут ему понюхать мясо с душком и тут же, как быка, приколют. Не пощадит огонь войны и коллекцию Морозовой. На Торговой стороне уцелеет только один дом (вот ирония судьбы!), не каменный, а деревянный, — Передольского.)

Пока коллекционерша вела рассказ о скульптурах Микешина, историк задумался о Морозове. Если Коршунов — патриот России и ради наживы не уничтожит ее культурных ценностей, то морозовская рука не дрогнет. Зато Морозов не поставит себя в зависимость от других купцов: один преподнес бы монарху пуд золота, но славу не поделит ни с кем. Однако он симпатизировал не царю, а кадетам-капиталистам. И хотя в партии не состоял, но материально помогал им. Морозов и сейчас самый богатый новгородец после владыки. У него своя моторная лодка, редкий дог, породистый рысак: да и дом — дворец. Живет на широкую ногу, щедр на подарки. А где берет монету? Фининспектор, контролируя его доходы, знает, что тот сыплет червонцами больше, чем выручает. Ловкач ссылается на рулетку, карты и выигрыши на бегах, а истинный источник богатства скрывает.