Шрифт:
Поздравляю Вас с четвертой годовщиной Октября! Мои дела далеко не праздничные…
Убежище Ерша хитрое: высокий ветряк — сторожевая башня. К ней ни с какой стороны не подойдешь незаметно. А под навесом стоит оседланный конь, весь день жует клевер да овес. Все продумано…
С утра валил густой снег, и вдруг проглянуло солнышко. Я наблюдал из оврага. Мне показалось, что в оконце мельницы блеснули два солнышка. Если Ерш с биноклем, то он видел наши с Груней прогулки возле школы и, конечно, смекнул, что к чему…
Завтра Груня едет в Руссу. Анархист тоже снимается с якоря. Надо действовать. Мой план таков: надеть кольчугу. Вейциха не откажет. Скажу: меня хотят зарезать самогонщики…
…Сбегал. Не отказала. Кольчуга на мне. Сверху охотничья куртка. Решил вечером, во время спектакля, незаметно уйти на хутор.
Но Ерш опередил меня. Он сам явился в школу. Его телохранитель, старший сын мельника, встал возле дверей. А «закупщик мяса», в шубе на лисьем меху, не снимая собольей шапки, прямиком ко мне.
В этот момент открывался занавес, так что Груня, как и все зрители, смотрела на сцену. Ерш прижался ко мне: рыжая бородка лоснится, глаза хмельные. Он дружелюбно процедил: «Жених, на двор».
Я с трудом сдвинулся. Хуже нет, когда инициатива за противником: не знаешь, что тебя ждет в потемках. В лагере «президент» учил других бить ножом под левую лопатку. А вдруг сунет выше — в шею?
На крыльце Анархист взял меня за руку, завел за угол школы, где на мягком снегу насторожилась вороная лошадь с седлом. Ерш отпустил руку, засмеялся: «Ловко… лизнул… генеральшу!»
«Неужели пронюхали про кольчугу?» — подумал я. Но Ерш смаковал мой налет на баню. Он решил, что я задумал ограбить бывшую помещицу, и тут же предложил сделку: «Джигит, тебе коня, мне Груню. Грузи добро, и деру! Иначе враги!»
Он не знал главного. Я успокоился, но не совсем: «президент» хитер и мстителен. Его излюбленный удар ножом мне известен. Любуясь конем, я умышленно повернулся спиной к Анархисту.
И в тот же миг он сильно ткнул меня под левую лопатку: острие уперлось в кольчугу, а его кулак соскользнул с рукоятки, и сжатые пальцы проехались по лезвию кинжала.
Окровавленный нож упал на снег. Ерш сразу отрезвел, тряхнул подрезанными пальцами и простонал: «Медяшку повесил. А, черт!» Он схватил ножик левой и пырнул мне в живот.
Все повторилось: опять нож выпал из порезанной руки. Ерш замер, открыв рот. Он даже боли не чувствовал.
Я вытер снегом ножик, засунул его себе за голенище и повел раненого в сторожку. Там перевязал ему руки, придвинул к светильнику мою командировку и прочитал вслух.
Он опять застонал, но застонал от другой боли. Его желтые глаза налились кровью. Он повернулся, упал на кровать и лицом уткнулся в подушку. Да, песня спета! Но это не значит, что он развяжет язык: так просто не отдаст золото. Надо было что-то придумать…
Сын мельника увлекся спектаклем. Я толкнул его в бок: «Закупщик зовет». Телохранитель Ерша, видимо, решил, что у нас мировая, даже облизнулся.
В комнате сторожихи я показал на лежащего: «Никак заснул?» Сын мельника наклонился к Ершу и получил по затылку рукояткой нагана. Ерш не поднял головы, но ухо навострил. Я разрядил обрез, привел парня в чувство и вернул ему оружие: «Отнеси в милицию и скажи: нашел на дороге. Ступай!» Парень обрадовался, а Ерш наверняка намотал на ус.
Кончилось первое действие. Груня зашла в сторожку. Я сказал, что Георгий Жгловский нечаянно порезался, прилег и заснул. Хотя знал, что он не спит. Я нарочно спросил Груню: «Как лучше поступить? Если Жгловского доставить как арестованного, то он, гордец, заявит: „К стенке, и точка!“— а если отпустить его, то он сам во всем признается, укажет, где зарыл золото. Его, понятно, помилуют. И он начнет новую жизнь. Ты как?»
Ерш напружинился. Груня сообразила, куда я клоню. Ответила умно: «Ежели сам явится, ему больше скидки будет. И я уважать стану».
Мы с ней ушли на спектакль. Вернулись вместе с Ниной. В сторожке Ерша не было. Нина одобрила мой поступок, но сторожиха обозвала меня недотепой. Она даже поклялась, что недорезанный еще опаснее, что он-де сейчас на поезд и — поминай как звали.
Я вышел на двор. Вороной конь стоял на месте.
Нет, Ершу есть смысл самому прийти с повинной.
Письмо кончаю при Прошке. Он качает головой, хмурится: уверен, что Анархист сбежит.
Пойду позвоню Воркуну.
Да скорой встречи!
Ваш А. С.Воркун приказал мне оставаться на месте. Выходит, Ерш пока не пришел в чека. Мы здесь думаем и говорим лишь на эту тему. Я обрадовался Вашему заданию: немного отвлекусь…
Философская библиотека Вейца небольшая: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Штирнер, Шопенгауэр и Ницше. Оказывается, Екатерина Романовна увлекается немецкими философами и, как сын, безумно любит Достоевского.
Я заговорил о «Братьях Карамазовых» как о философском романе. Она возразила: «Философия и роман — антиподы!» Я раскрыл «Карамазовых», прочел суждение Коли Красоткина о вольтеровском «Кандиде»: «Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский». И мягко добавил: «Гимназист в состоянии понять, а вы разве не в состоянии?» Старуха заупрямилась: «Это психологический детектив!» Я тоже: «Через детектив автор столкнул людей противоположных мировоззрений…»
Удивительно, спорю, а сам думаю: «Придет или не придет Ерш?»
Дорогой учитель, как только явится Анархист, напомните, пожалуйста, обо мне Воркуну. Груня верит, что Ерш сам придет в чека, а Нина заколебалась.
Вы говорили, что логика — искусство делать выводы. Жизнь, факты толкают к положительному умозаключению, а скрытый голос нашептывает одно: «Надует!» Выходит, логику нельзя отрывать от психологии?
Жду весточки!
Силу и ласку в Ваши руки!
Ваш А. С.В кабинете председателя укома многолюдно. Отчитывались секретари партийных ячеек. Несмотря на скверную погоду, военные и рабочие охотно вышли на праздничную демонстрацию. Хуже обстояло дело со служащими…
Калугин слушал очередного оратора, а сам посматривал на телефон. Начальник угро и председатель губчека обещали немедленно позвонить, как только явится Ерш Анархист.
— Что там канцелярские крысы! — горячился докладчик. — У меня партиец не вышел на праздник. Я, говорит, не согласен с новой экономической политикой…
«Выступить в Дискуссионном клубе по вопросу нэпа» — записал в блокнот Николай Николаевич и, выронив карандаш из руки, взялся за телефонную трубку…
— Слушаю, — отозвался он, прикрывая рот ладонью.
Голос у Пронина сухой, чуточку раздраженный: то ли очередной приступ язвы, то ли лопнуло терпение ждать Анархиста…
— Прочитал я письмо Алеши. Обычно ученики подражают учителям. Неужели ты, Николай, отпустил бы преступника?
— Все зависит от места, времени, условий, голубчик. В данном случае, мне кажется, Алексей поступил не глупо. — Калугин поднялся: — Извини, друг мой, у меня народ: зайду…
Вскоре председатель укома освободился и позвонил Воркуну:
— Чем порадуешь, друг мой?
— Зимы как не бывало, — басисто проговорил Иван, — опять осень. На площади обсохли флаги, вот бы так в торжественный день…
«Ждет, смотрит в окно», — сообразил Калугин и пригласил друга в чека.
По дороге друзья обсуждали общую тактику. Правда, в одном вопросе Иван колебался: его смущал конь…
— И он не брал! — заступился Калугин. — Вспомни, голубчик, Ерш исчез, а коня оставил: без рук не сядешь в седло…
На вечерней улице показался извозчик. Друзья остановились. В коляске с открытым капотом восседал белобородый Солеваров.
Николай Николаевич опять вспомнил о своем письме к Ленину. Пользуясь доверием местных церковников, краевед обошел старорусские церкви, заглянул в инвентарные книги и составил примерную опись церковных ценностей. Одна Русса лишь ризницами спасет от голода целый уезд на Волге! Владимир Ильич, поди, заинтересован в таких фактах…
Первым нарушил паузу Воркун:
— Солевариха, говорит Федька, спокойно торгует в магазине.
— Хочешь сказать, ее любовник в надежном месте? Нуте?
— Нет, она пытала Груню. А та нашлась: «Ваш племянник лечит руки у знахарки».
— Голубчик! А что, если в самом деле лечит?
— Груня придумала.
— И неплохо, батенька!..
В разговоре с Прониным друзья выдвинули версию со знахаркой. Но председатель чека кисло улыбнулся:
— Предположим, залечивает руки. А дальше? — Пронин почесал за ухом. — Выкопает клад, сядет на поезд и дернет, как Махно, в Румынию. Нет, товарищи, так не пойдет! И дело не только в золоте. Он знает Рысь! Его показания решающие! — Он бросил взгляд на дверь кабинета: — Я сейчас же дам команду начать розыск!
— Не спеши, голубчик! — оживился Калугин. — Мысль Груни Орловой здравая. Волотовская земля — ее родина. Там наверняка есть знахарка. И Жгловский вырос в тех краях. Он мог, вполне мог обратиться к ней за помощью. Тем более что пойти к городскому врачу рискованно, — Ершу выгодно самому прийти с повинной.
— А еще выгоднее — удрать за границу! — Председатель чека обратился к Ивану Матвеевичу: — Не ты ли заверял, что Смыслов прирожденный чекист, что он выполнит задание? — Он накрыл рукой пачку писем, лежавшую на письменном столе. — Хорош чекист! Отпустил контрика!