– И вот мы обо всем договорились. – Он не сдержал восторженной улыбки. – Ты едешь в Версаль!

– В Версаль? – Амели была обескуражена. – Но я думала, ты ненавидишь двор, папа.

Она была права, разумеется. Два десятилетия подряд д’Артаньян наблюдал за тем, как слабеет хватка короля-солнца. Кардинал Ришелье был ментором кардинала Мазарини, и Мазарини в свою очередь оставил королю своего ученика, суперинтенданта финансов Кольбера. За двадцать лет Кольбер выстроил из простолюдинов бюрократический аппарат, который потихоньку отбирал у короля все больше и больше административных функций.

Пока королевский двор находился в Париже, этот процесс протекал почти незаметно. Король производил улучшения в Лувре, начал строить доселе невиданный госпиталь для ветеранов армии. Это приветствовалось. Светская жизнь текла как обычно. Знать обитала в своих особняках и замках. В театрах ставили Корнеля, Мольера и Расина. И если утомительную рутину повседневного управления государством все активнее брала на себя бюрократия, то армейские офицеры по-прежнему происходили только из аристократов. Ратная слава принадлежала им. Они могли сражаться и погибать за короля, гордиться собственной старомодной отвагой, завоевывать лавры, подобно героям Средних веков, и взирать сверху вниз как на бюрократов, так и на торговцев.

Так было до тех пор, пока двор не переехал в Версаль. Случилось это всего три года назад, но перемена свершилась кардинальная. Теперь каждый, кто искал должности или королевской благосклонности, принужден был бросить столицу и жить в Версале на виду у короля. Даже доблестные солдаты после лета, проведенного в боевых условиях – ибо война, хвала Господу, все еще велась в теплый сезон, – зиму должны были проводить в Версале, чтобы быть замеченными королем и получить назначение на следующий год. Причем находиться там нужно было постоянно. При необходимости вояки могли, конечно, отлучаться в свои поместья, но если кто-то без разрешения сбегал на неделю в Париж, король неизменно замечал это, и тогда нарушитель терял всякие шансы на получение командной должности. Д’Артаньяну не нравились методы короля, но он понимал их эффективность. Людовик контролировал всех.

– Это правда, что я не люблю Версаль, – сказал он Амели, – и сам я не желаю туда ехать. Но для тебя это все равно отличная возможность. Предложенное тебе место превзошло все ожидания. Ты станешь фрейлиной дофины, невестки самого короля. – Его лицо смягчилось. – И я думаю, что смена обстановки пойдет тебе на пользу.

Вопрос в любом случае был решен. Три дня спустя Амели уже находилась на пути к версальскому двору.

Роланд де Синь смотрел на письмо, понимая, что должен немедленно ответить, но он очень не хотел этого делать.

Прошло уже порядочно времени с тех пор, как он поделился с кузеном Ги в Канаде печальным известием о смерти своей жены. А перед тем много лет вообще не писал ему.

В начале века его дед регулярно переписывался со своим братом Аланом. Они были преданы друг другу, и даже океан шириной пять тысяч километров не мог изменить этого. Робер долго не терял надежды, что его младший брат покроет себя славой в Канаде, получит высокий пост и богатство, ему соответствующее, после чего вернется во Францию и станет основателем младшей ветви рода. Возможно, эта мечта умерла лишь вместе с самим Робером.

Но судьба Алана сложилась иначе. Нельзя сказать, что он никак не проявил себя. Ему пожаловали немало земель за его заслуги, но чтобы эти земли не пропали даром, их нужно было обрабатывать. В конечном счете Алан попросил брата найти ему невесту из благородной семьи, которую не испугают трудности жизни среди первопроходцев. Задание оказалось нелегким. Найти девушку хоть с каким-то приданым не удалось. После долгих поисков Роберу представили младшую дочь обедневшего аристократа, влачившего существование мелкого фермера, и она согласилась стать женой титулованного соотечественника с наделом земли в дикой и далекой стране. После ее прибытия в Канаду Алан написал брату, что тот сделал прекрасный выбор и что они с молодой женой счастливы.

Следующее поколение поддерживало связь. Роланд помнил, что дед говорил о его, Робера, канадских кузенах как о членах семьи, с которыми он непременно увидится. После кончины дедушки переписка стала обязанностью его сына Шарля, отца Роланда. Теперь вот Роланд обменивался письмами со своим троюродным братом Ги, но делали они это совсем редко, главным образом если случалось важное для семьи событие.

Поэтому Ги де Синь, живя в Канаде, знал, что у Роланда и его жены только одна дочь, которая давно выросла и вышла замуж за аристократа из Бретани. Он знал также, что двое ее сыновей умерли в младенчестве, что Роланду исполнилось пятьдесят пять лет и что он вдовец. Вряд ли кто-то предполагал, что он захочет жениться второй раз и завести новую семью.

Ги де Синь имел представление о том, что его французский кузен принимал участие в битвах и был ранен, но не знал подробностей. Между тем Роланду рассекли нос, и обезображенное лицо уменьшало его шансы в столь немолодом возрасте отыскать новую подругу жизни.

Таким образом, Ги де Синь имел все основания предполагать, что, когда не станет ни его самого, ни Роланда, единственным мужчиной, носящим фамилию де Синь и, соответственно, наследником родового поместья будет его сын Алан.

Письмо, которое лежало теперь перед Роландом, пришло не от Ги, а от этого Алана, двадцати лет. Он с прискорбием сообщал о кончине своего отца и спрашивал, не желает ли Роланд де Синь пригласить его во Францию. Это был справедливый вопрос. Если молодой человек станет продолжателем рода во Франции, то ему предстоит многому научиться, и Роланду следовало призвать его немедленно.