«Шолль дал мне подробный отчет. Нападение начнется 20 июня, плюс-минус два-три дня, но подготовка уже закончена. 170–190 немецких дивизий уже сосредоточены на восточных границах. Не будет ни ультиматума, ни объявления войны. Красная Армия развалится, и советский режим падет в течение двух месяцев».

Впоследствии на допросах Зорге подчеркивал, что он ничего не узнал от генерала Огга и что эта информация была получена им 20 мая от Шолля в приватной беседе за выпивкой. Последний собирался занять пост германского военного атташе в Бангкоке. «Он пригласил меня приехать к нему осенью, когда там начнется работа, в которой я мог бы ему помочь».

Всю эту «бесценную информацию», кульминацией которой стали откровения Шолля, Зорге отправил в Москву где-то «между концом апреля и началом войны, и я обратил внимание московского Центра на исключительно серьезную природу этих разведданных [99] .

Эти предварительные доклады от Зорге, предупреждающие о грядущем германском нападении на Советский Союз, представляют собой одно из самых драматических достижений группы. В дополнение к материалам, полученным японцами в ходе судебных процессов над членами группы, некоторые подробности можно почерпнуть и из статей, появившихся в советской печати. Так, в них говорится, что 5 марта 1941 года, например, Зорге передал в Москву микрофильм, содержащий тексты телеграмм от Риббентропа Отту, в которых датой германского нападения называется середина июня, а 15 мая Зорге радирует точную дату — 22 июня.

Это жизненно важное, имеющее историческое значение для России сообщение было передано из дома Клаузена, где Зорге и, возможно, Одзаки собрались вместе. Недавно Клаузен так описал эту сцену:

«Мы каждый час ожидали все новой информации, подтверждения и, более всего, сообщений о дипломатических и военных шагах советского правительства. Мы сознавали всю важность своего сообщения, но тем не менее мы так и не получили ответа на него. И когда война действительно разразилась, Рихард был в бешенстве. Он спрашивал в замешательстве, ломая голову: «Почему Сталин бездействовал?»

Позднее сам Зорге говорил японским следователям, что «московский Центр прислал радиосообщение с выражением благодарной признательности. Это было совершенно необычно» [100] .

Конечно, разведданные о готовящемся нападении Германии на Россию поступали к Сталину из множества различных источников, включая Прагу и британское правительство в Лондоне. Но его реакция на все эти сообщения по-прежнему остается темой для размышлений. Однако для Зорге и его группы дни и недели, последовавшие за германским нападением, имели огромное значение. Сама судьба России зависела от ближайших намерений японской политики, и лишь группа Зорге могла по-прежнему информировать Москву о развитии ситуации.

На следующий день после вторжения Германии в Россию — 23 июня — в радиосообщении, суммирующем разговоры среди высших чинов германского посольства, Зорге сообщал, что генерал Отт проинструктировал всех германских должностных лиц оказывать давление в пользу японской интервенции против Советского Союза. Военные источники в Японии считали, что она может вступить в войну против России в течение одного-двух месяцев, и японский министр иностранных дел Мацуока сказал Отту, что, несмотря на японо-советский Пакт о нейтралитете, Япония может напасть на Советский Союз. Однако германский военно-морской атташе адмирал Веннекер сказал Зорге, что этого никогда не случится, ибо интересы японского флота — на юге и более нигде. И Зорге согласился с таким объяснением.

27 июня было получено радиосообщение из московского Центра. «Поставьте нас в известность, какие решения были приняты японским правительством в отношении нашей страны и германо-советской войны. Также сообщите о передвижении войск в направлении нашей границы, (подписано) Организатор» [101] .

Материал, собранный в последующие недели, чтобы ответить на эти вопросы, представлял собой выдающееся достижение в истории шпионажа.

Японские политические круги разделились в своем анализе русско-германской войны. Первая реакция руководителей японской армии была оптимистической. Одзаки писал: «Для начала мы хотели узнать, какого мнение японской армии о перспективах этой войны. Я постарался собрать данные на различных встречах, на которых мне довелось побывать, а также в ЮМЖД. Мои поиски указывали, что японское правительство и армия ожидали быстрого поражения России, за которым последует крах сталинского режима».

Об этом много говорили и в «группе завтраков», где большинство из приближенных Коноэ считали, что Россию ждет скорый разгром. Эксперты помоложе в офисах ЮМЖД были настроены куда более пессимистично. Сам Одзаки, основывая свой анализ на своем знании взглядов принца Коноэ и проверяя их в разговорах с Сайондзи, был с самого начала уверен, что Япония на север не пойдет.

«Вскоре после начала русско-германской войны я сказал Зорге, что Япония не намерена нападать на Россию. Коноэ сказал, что у Японии руки связаны китайским инцидентом. И поскольку он не знает, чем окончатся переговоры о Америкой, он не хочет войны с Россией».

2 июля 1941 года состоялось заседание Имперского собрания, на котором в присутствии императора были одобрены важные решения в отношении японской политики. Был принят новый план действий, составленный армией и флотом и предназначенный для координации действий обоих как на северном фронте, на сибирской границе, так и на южном фронте — в Китае и на Тихом океане. Если переговоры с Америкой закончатся неудачей, Япония пойдет войной на юг. По словам Одзаки, на Имперском собрании были приняты три важных решения: