– Разрешите?

Я увидела за рабочим столом Грачёва и склонившегося над ним офицера. Оба изучали какую-то бумагу.

– Приём окончен! – вдруг рявкнул полковник. – Вы, что себе думаете, я буду сидеть до утра? Я работаю до 18—30.

Получив в лицо ледяной душ, я нуждалась в нескольких секундах, чтобы прийти в себя.

– Хорошо, – я поговорю с полковником Кузьминым, – сказала я тихим и очень спокойным голосом. – И вам здравствуйте.

– С каким Кузьминым? – не поверил Грачёв.

– С вашим непосредственным начальником, Александр Николаевич. С тем самым, который в прошлом году привозил к нам, к общественности, московского генерала после обращения к министру МВД нашей страны. Мы тогда боролись за то, чтобы не сокращать вам штат. Всего доброго. – Я быстро вышла из кабинета, спустилась по лестнице, пожелала дежурному офицеру здравствовать, вышла из отделения, перешла дорогу и взялась за ручку Вовкиного «козла». Осталось справиться с досадой за потерянные время, бензин и амортизацию машины.

– Дамочка! Извините.

Я повернулась и увидела того самого офицера, который склонился над Грачёвым, читая бумагу. – Извините. Александр Николаевич ждал вас, но не понял, что это вы. Он готов с вами переговорить.

– Хорошо.

Я вернулась в кабинет Грачёва.

Полковник был младше меня лет на десять. Значит, боевой. Я знала, что полицейским, выезжающим в горячие точки, очередное звание не задерживают, часто присваивают раньше срока. Невысокий, плотный, светловолосый, слегка вспотевший человек в форме, выглядел устало.

– Извините, – сказал полковник сухо, я кивнула и выдержала паузу, вынудив его объясниться, – у меня сегодня сумасшедший день. Пять тысяч дел в производстве. Двадцать человек в подчинении, огромная территория, ни участковых, ни транспорта, ни бензина.

Оу, я знаю, как разговаривать с полковниками, которые так ненавидят общественность, ради которой они служат и получают заработную плату. Они готовы разорвать любую бездельницу, подобную мне, на кусочки. Потому что думают, что мы крадём их время. Но, я стараюсь заранее подружиться с их начальством, которое умеет читать газеты, и вынуждено слушать мнение общественности, потому что так делает и московское начальство тоже:

– Когда мой первый муж, офицер контрразведки приезжал с учений или из горячих точек и говорил, что воевать тяжело, начальники воруют, а партизаны норовят голову отрезать, я как жена, его понимала. – Начала точить ножи перед ударом я. – И готова была выслушивать жалобы бесконечно, лишь бы моему родному человеку стало хоть немного полегче, и он мог дальше нести службу. И эту обязанность понимала, как и свою часть службы – обеспечить человеку тыл.

Как представитель общественности и просто как женщина – я вас понимаю тоже, Александр Николаевич. Даже больше скажу. Если с вами, вашими сотрудниками или вашей семьёй случится нечто такое, где потребуются моя поддержка, я незамедлительно отложу все дела и буду заниматься вашей проблемой. Независимо от того, как отношусь к вам лично.

Но сейчас я представляю интересы людей, которые нуждаются, прежде всего, в вашей защите. А мы, как общественность, просто желаем, чтобы дело развивалось в рамках закона.

– Я вас слушаю, – сказал полковник

– Да вот, – я подвинула к нему папку с собранными сегодня бумагами, – хотелось бы узнать номер уголовного дела, открытого Вами вчера по поводу выстрелов в господина Донюшкина.

Грачев открыл папку, поднял на меня удивленный взгляд и быстро пролистал бумаги:

– Хорошо, я передам эти бумаги офицеру, который принимает решение о необходимости открыть уголовное дело, – произнес полковник и посмотрел на меня, словно задавая беззвучный вопрос: «Что ещё?»

– Ясно. Значит, я поняла вопрос правильно и капитан Малов просит Вас дело не открывать. Почему? – это был вопрос в лоб, но мой собеседник начал от него уходить:

– Ну, мы пока собираем материалы. Ищем основания. Изучаем характеристики. Вот вы тут пишете, какой хороший господин Донюшкин и какой плохой господин Нечаев. А у нас уже есть прекрасная характеристика на господина Нечаева. Вот, граждане пишут, что он хорошо играет на гармошке…

– Простите, но человек стрелял, – возмутилась я. – И покалечил другого человека. Господин полковник. Я тоже неплохо пишу стихи. Но если я встану на площади с автоматом и буду расстреливать людей, значит ли это, что меня надо освободить от ответственности? Я как должна понимать Вашу логику?

– Но вы знаете, Донюшкин тоже не идеал, и за ним водятся всякие грешки, – осторожно возразил Грачёв. Нет, дело они открывать не хотели.

– Может быть. – Я попыталась изобразить, что ищу компромисс. – Я сейчас и не прошу однозначно говорить о чьей-то конкретной вине. Общественность просит только об одном, чтобы всё было по закону. Мы желаем, чтобы полиция открыла уголовное дело. И в его рамках провела добросовестное расследование. Только и всего.

И чтобы в этом расследовании были учтены и те материалы, которые я Вам предоставила.