Все были убеждены, что дама из «ЭНЖеЛОНА» хоть агент и опытный, но узнать о том, что Настя живёт в нашем доме, могла только сегодня днём. Когда мы пришли на опознание. Дальше по закону жанра следовало за нами проследить и, прежде чем соваться, установить наблюдение за домом. Сделать это технически не очень удобно. Потому что каждый новый человек на нашей улице, виден как на ладони. А сидеть в кустах без листвы на ноябрьском ветру тоже проблематично.

В любом случае, у Зверюги это отняло бы некоторое время. Но то, что убийца поведёт себя так дерзко, штаб Терентия почему-то не просчитал. И это говорило или об очень высоком профессионализме убийцы. Или о том, что у него было мало времени. Тут мнения аналитиков Терентия разошлись. То ли после «убийства» Настиных родителей он просто обнаглел и расслабился. То ли, наоборот, нервничал и спешил.

Но, так или иначе, враг проник в дом, устранил собаку и воткнулся в запертую дверь, ведущую на второй этаж. Ключ не был найден, отмычка не подходила – Настя, услышав шаги убийцы, в испуге закрыла дверь на дополнительный засов изнутри.

И, если бы не замок и засов, которыми мы предусмотрительно в своё время укрепили дверь, ведущую с первого этажа на второй, с убийцей лицом к лицу пришлось бы встретиться Валентине и покалеченному Терентию.

Я вернулась в дом. Настя была весела и счастлива, ей явно надоело изображать горе. Вовка вполголоса переговаривался с Валентиной. Иннокентий смотрел на пламя очага.

– Скажи мне, Кеш, – я по привычке уже обращалась к Иннокентию на «ты». – Версию с «ЭНЖеЛОНОМ», как я понимаю, вы рассматриваете, в качестве основной? А вы отрабатывали какие-нибудь другие версии? Может быть, у Терентия Павловича много завистников на работе?

– Да, разумеется, – ответил учитель танцев под прикрытием. – Всех оппонентов Терентия Павловича мы держим в поле зрения. Но наши аналитики считают, что убивать его, таким образом, забравшись в глухомань, где на бездорожье вязнут даже лесовозы, – это очень сложный план. Оппоненты – люди конкретные, они бы действовали прямо и… проще что ли. Зачем им лезть в Кручиху, на территорию врага?

– Но, может быть, скомпрометировать надо именно Кручиху? – не унималась я. – Через месяц запускается серьёзный проект, который важен области. Может, кому-то мешает гостиничный комплекс?

– Мы рассматривали такую версию вместе со службой безопасности нашего губернатора, – согласился Кеша. – На самом деле, проект выгоден всем. Это ведь живые деньги. Кто от них откажется? А без Терентия Павловича и Валентины Яковлевны «Кручи-Ха!» не состоится.

– Ну, вы знаете, когда убили моего бывшего, так и несостоявшегося мужа, со мной никто особо церемониться не стал. Просто пришли ребята и забрали нашу общую недвижимость. За символические деньги. Кто будет церемониться с женщинами? – выдвинула я, как мне казалось весомое возражение. – Зачем было убивать Валентину Яковлевну, если бизнес потом можно просто забрать?

– Не соглашусь с Вами, Капитолина, – покачал головой наш новый балетный бог. – Женщины сейчас попадаются очень крепкие. Например, эта Гинтара Буткуте, которую подозреваем мы, та ещё стерва…

– Да, я смотрела передачу профессора Красильникова,– я показала Кеше и всем присутствующим, что я в теме.

– А я слышал, что вы лично знакомы с Сан Санычем? – Кеша тоже показал, что он в теме.

– Он друг моей бывшей семьи, – подтвердила я, понимая, что все это уже знают, – То есть, семья – бывшая, а другом он остался до сих пор.

– И мой учитель, – сказал Кеша.– С Артёмом Артуровичем я тоже пересекался по работе.

Да, Иннокентий подготовился хорошо. Он знал про мою жизнь, кажется, всё. Сразу повеяло теми интересными временами, когда я жила с Артёмом Артуровичем.

Вы сейчас поймёте меня, если хоть когда-нибудь находились под одной крышей с человеком, который умеет читать ваши мысли? И даже знает их наперёд, ещё до того как вы их придумали? Я в такой атмосфере прожила свои первые двадцать пять лет. Сначала нас с сестрой воспитывал такой же офицер спецслужб, наш папа. Батя, хотя сейчас и в отставке, до сих пор пытается строить и выводить на вечернюю поверку всю женскую половину нашей семьи, постоянно сокрушаясь, что Бог не дал ему парней.

Таким жёстким и проницательным оказался и отец моего ребёнка. Скрыть невозможно было ничего. Письма и дневники читались, вещи постоянно проверялись. При этом память у Артёма была фотографической, врать было ему невозможно и бесполезно. Он всегда помнил, чем закончился предыдущий разговор на любую тему, даже если разговор происходил год назад. И всегда держал логическую нить.

Если у меня вскакивал на носу прыщ, и я нервничала по этому поводу, то учинялся допрос: почему, не такая, как всегда. Моральное давление давало результаты – я училась быть «такой, как всегда», независимо от любых обстоятельств.

Только потом, повзрослев, я поняла, что у нас была постоянная война интеллектов, постоянная гонка за информационным и умственным преимуществом. А в те годы, я часто воспринимала отношения с Артёмом как безостановочную развивающую игру. Я ведь любила человека и безоговорочно верила ему.

– С этого бы и начинали знакомство, – выдохнула я, захлопнув в голове книгу воспоминаний. – Вообще бы тогда не пришлось сидеть на столбе и танцевать балеты.

– Согласен, – кивнул Кеша и поменял тему, – А почему вы всё время спрашиваете про другие версии?