Шрифт:
"Вот оно что".
Их ребенок. Он хотел жить.
Лемт сразу понял, что на этот раз мелодия будет длиться долго, и никогда не закончится…
Мир сошел с ума. Парень почувствовал боль, но эта боль была не его собственная, а его как части мира. И она нарастала.
Все вокруг как будто корежило и резало на куски — заживо, и Лемта вместе с ним.
Рябь, это последнее свидетельство присутствия Омо в мире, исчезла.
— Омо! — взревел Лемт и обнял ее, — Омо-о-о!
Надо взять себя в руки, подумал он. Он уже возвращал ее к жизни, однажды.
"Правда, там все было не так… а хватит об этом думать!".
Он закрыл глаза и стер со щек столь некстати появившуюся влагу.
Не было времени сомневаться и ныть.
Впрочем, если не сработает, то это уже неважно. Ничего не имеет значения, когда неба больше нет, да и от всего остального остались жалкие кусочки.
Он знал, что их, Атмагаров, песни, каким-то образом поддерживают этот мир, лечат его. Но мир Лемта больше не интересовал. Его мысли сосредоточились только на Омо.
Он поцеловал ее, провел рукой по волосам, и, лег рядом. Темнота подбиралась ближе и ближе, но он не обращал на нее внимания.
Лемт стиснул ладонь Омо.
Все просто. Никакого страха, подумал он, и… прощай, моя любимая.
Остановилось дыхание. Сердце перестало стучать, и в голове у него промелькнули последние даже не мысли, а образы, — его детские ботинки на прибрежных камнях, раковина, которую подарил Омо странный народец из пустыни, и медленно падающая солнечная роса под северным небом континента.
Аллегри сначала представил себе часть нового мира, ту часть, которая была бы свободна от разрушающего действия флейты. Он выбрал лесное озеро. Рядом с ним все травы были почти такими же, как роза, но, конечно, не могли соперничать с ней красотой. Там пока никто не жил — Аллегри решил создать убежище на то время, пока рушится старый мир, и только потом заняться животными.
Чернота поглотила все на свете. Контуры реальности еще просматривались, но они стали бледными, почти неразличимыми, и только там, где лежали Омо и Лемт, синий песок все никак не хотел исчезать. Аллегри пожал плечами. Придет и их время. Он не чувствовал к ним ненависти, но знал, что, пока старый мир не разрушен до конца, флейта не обретет полную силу.
На фоне черноты, которая захватила мир, появилась какая-то фигура. Аллегри едва разглядел ее, а узнав, содрогнулся.
Это был Нимм, и он выжидающе смотрел на него.
Аллегри усилием воли закрыл глаза и продолжал играть. За веками что-то полыхнуло.
От тела Омо распространялась светящаяся волна. Продвигаясь, она обрисовывала то, что исчезло под покровом темноты. Аллегри уловил удивление Нимма, но сам… сам он удивиться не успел. Волна мягко, бесшумно коснулась его ног, поднялась до локтей, кончиков пальцев, флейты…
— Чт…
И это были последние его слова. Он почувствовал, что его в буквальном смысле выворачивает наизнанку, втягивает внутрь инструмента, как его плоть и кровь изнутри смешивается с ее стенками, затвердевает, и его предсмертный крик становится голосом флейты, и что последнее, что он помнит — это как костлявые руки берут его и выбрасывают в мокрое, безвоздушное пространство, которое постепенно светлеет — потому что Солнце все-таки вернулось на небо, и оно сияет так, словно этот день — самый первый в новой истории мира.
Эпилог
До малого Савана оставалось два месяца, когда к руинам Иссинграсса подошли двое путников: ойгур, седовласый и с усталым лицом, и молодая женщина, тяжело опиравшаяся на палку, бледная, с красными татуировками на запястьях. Одной рукой она поддерживала свой большой живот.
Они остановились.
Люди не покинули Иссинграсс, как многие другие города, которые им случалось проходить, но его состояние внушало ужас. Вместо главной улицы — груды розовых камней, а на месте императорского дворца и Янтарного леса остались только руины. Среди них, как крысы, копошились какие-то люди.
Над всей этой разрухой высился почти истлевший остов моста, когда-то соединявший два аристократических семейства города.
Магия флейты не задела трущобы. Дом Ожидания, в котором Омо и ее спутники жили, казалось, не так давно, сохранился. Ойгур двинулся вперед.
— Стой, — сказала Омо.
Она полезла в карман и вытащила дымчатый полупрозрачный камень, и посмотрела сквозь него на город.
Винф покачал головой.
— Что ты там надеешься найти? — спросил он. — Человеческой магии больше нет.