Я подумал о том, что должен петь, во что бы то ни стало. Это единственный и последний способ все исправить.

Птичка чирикнула уже на чердаке. Кажется, она была возмущена тем, что какие-то двуногие чудовища заняли ее дом.

Странно, что желание петь пришло ко мне именно сейчас, когда нельзя было издавать ни звука.

Я взглянул на Винфа. Тот спал беспокойно, ворочаясь… Что ему снилось? Может, его родные, спящие сном снежных бабочек, может, бескрайние просторы Агатхи, часть из которых мы прошли с ним вместе… Я не знал.

Пора было уходить.

Я пошарился по дому. У меня самого не было бумаги, да и зеленая кора давным-давно кончилась. В очаге нашлось несколько угольков.

Так и не найдя, на чем писать, я составил коротенькую записку прямо на кухонном столе.

В конце концов, это ведь вежливость. Объяснить, куда ты пропал, тем, кто об этом будет беспокоиться.

"Я жив, но думаю, что не вернусь. Удачи, Винф. Л. Рене".

Солнце перевалило через зенит, и начало свой путь к закату. Ветер гнал по небу рваные белые облака, а в деревне играла мелодия ветра — он со свистом влетал в дома, дул в колодцы, в кувшины и банки, развешанные на заборах, игрался с ветвями деревьев.

Я вышел на край долины, оглянулся. Кажется, путь занял больше, чем мне показалось сначала — Солнце касалось холмов, и деревня погрузилась в сумерки. Я слегка забеспокоился. Хорошо бы Винф понял. Хорошо бы он не стал меня искать, вместо того, чтобы собирать солнечную росу.

Я отошел еще дальше, так, чтобы долина скрылась с моих глаз. Винф мог связываться со мной без помощи речи, однако последнее время не делал этого — силы у него так полностью и не восстановились, к тому же он не хотел рисковать. Разбудить спящего внутри меня монстра было слишком легко.

Я нашел подходящее место, среди низкорослых, словно придавленных, деревьев, на поляне, где клубился вечерний туман, и попытался сосредоточиться, в первый раз после Исинграсса. Там было легче — я занимался каждый день, и мне помогали.

Теперь пришло время сделать это самому.

Очень осторожно, я начал погружаться в себя. Оно было здесь, то чудовище, которое чуть не убило Омо. Точнее, тень его тени, о чем говорил Винф. Силуэт оставался во мне, но внимание существа было где-то в другом месте, я это чувствовал.

Где мой гелиал? Где хоть какое-нибудь чувство, кроме серого, безжизненного отчаяния, ощущения, что все бесполезно?

Хотя… это ведь тоже чувство. Я напрягся, пытаясь сквозь полуприкрытые веки разглядеть свой голос, свою душу, гелиал. Мне виделся слабый огонек, но возможно — просто показалось. Я боялся открыть глаза и ничего не обнаружить.

Но рано или поздно это надо было сделать.

Я сконцентрировался на огоньке — белесой точке на внутренней стороне век, такой мелкой, что она казалась плодом воображения, и медленно открыл глаза.

Солнце совсем скрылось, и по низкому небу быстро бежали оранжевые, чуть подсвеченные снизу, облака. Я только сейчас понял, что замерз. Однако это ощущение забылось сразу, потому что в воздухе передо мной, напоминая мелкого комара — и по виду, и по звуку — висел гелиал.

Я обрадовался ему, как старому знакомцу. Кто бы мог подумать… Я клял свою судьбу и мечтал избавиться от столь некстати преподнесенного мне дара, даже не пытаясь найти в нем преимущества. Теперь он вселял в меня надежду, как неясное обещание того, что все рано или поздно будет хорошо.

Но до чего слаб… Любой порыв ветра заставит его исчезнуть, совсем как сквозняк порой задувает огонек свечи.

Мне захотелось защитить гелиал, и я протянул к нему руки.

Тепла почти не ощущалось. Неосознанно, я стал подпевать — почему-то казалось, что это поможет — и ему, и мне — стать сильнее.

Чудовище внутри меня спало. Что-то по-прежнему отвлекало его внимание.

Время раздвоилось — внутри меня оно тянулось, как долгая-предолгая зима на полуострове Ойгир, а снаружи — летело, так же быстро, как солнечный свет. Я видел, как потухли красные огни сумерек, как вставали на востоке созвездия, как поднялась Луна и полетела по небу, сначала огромная, затем, уменьшаясь и уменьшаясь, опала за горизонт. Наступила предрассветная тишина.

Гелиал вырос до размеров небольшого яблока, и напоминал маленькую модель Солнца, вроде той, что была у моего деда когда-то, много лет назад. Звук его теперь напоминал звук колокольчика.

Время застыло. По небу разлилось золотое сияние, и это был вовсе не рассвет. Больше всего оно напоминало небесный шелк, о котором рассказывал Винф — когда в зимнем небе переливается разноцветное сияние.

Вуаль растеклась по небу, и, замерев на мгновение, опустилась на землю где-то в долине. Я почти видел, как все преобразилось.