Шрифт:
Картина в целом нарисована верная, но в вопросе о деньгах Пасхалов явно менял местами следствие и причину. На самом деле царь и правительство не жалели на черносотенцев денег, и если нижнегородские устроители не получили просимых средств, то не потому, что их не хотели дать, а потому что некому и незачем было давать. Становилось совершенно очевидно, что, каких денег ни давай, «союзническая» чернь не сможет ничего организовать и просто их разворует. Прецедентов, когда выданные деньги тратились «союзными» главарями на самих себя, у департамента полиции было достаточно 130.
Субсидирование черносотенных организаций и изданий являлось для министров финансов и внутренних дел не просто важным, а прямо-таки священными делом. Оно находилось подлинным контролем царя. Ему ежегодно представлялись подробнейшие отчеты о произведенных выдачах, и царь, который обычно возвращал все посланные ему бумаги по принадлежности, отчеты-ведомости главного управления по делам печати «о приходе и расходе особого кредита», бережно хранил у себя. В отчете за 1915 г. «Перечень изданий, лиц и учреждений, которым оказано пособие» состоял из 82 единиц. Сумма выдач составила 1122 тыс. руб. Вот несколько таких выдач. Замысловский получил 5 тыс. руб., саратовская «Волга»—13,3 тыс., «Голос Руси»— 100 тыс., «Земщина» — 145 тыс., «Колокол» — 20 тыс., Пуришкевич — 31 тыс. и т. д. и т. п.131 20 января царь «высочайше повелел» дополнительно отпустить на субсидирование правой печати 300 тыс. руб.132 К этому необходимо добавить, что выдачи, производимые департаментом полиции из секретных сумм, были не меньшими, но нигде не фиксировались.
Единственный, кто действительно перестал получать субсидии, был Дубровин, но это явилось исключительно результатом его плохих взаимоотношений с «союзными» главарями, Марковым 2-м и др., с которыми он насмерть рассорился. ,
И уже совсем нелепо звучат обвинения черносотенцев в адрес правительства, якобы сочувствующего «левым»133. Жалобы глав?- рей черной сотни особенно подчеркивали ничтожность и бессилие «союзников».
«Вчера закончился монархический съезд,— писал Щегловитов 24 ноября 1915 г. Д. И. Иловайскому.— Что Вы о нем думаете? Как все у нас странно, в монархии монархистов только небольшая
1 44
кучка» .
Такие же неприятные для себя признания вынуждены были делать и другие черносотенцы калибром повыше своих провинциальных братьев. «Трудно даже сказать, кто более революционно настроен — правые низы или левые интеллигентные круги»,— задавал Вязигин вопрос себе и своему корреспонденту князю Д. П. Голицину в письме от 30 ноября 135. Идея свержения царя, констатировал он в письме от 13 декабря Замысловскому, «к сожалению... пользуется значительным успехом даже в среде правых, не говоря уже о темной деревенской массе и распропагандированных рабочих»136.
Но, пожалуй, лучше всего состояние черносотенства выразил, сам того не подозревая, некий Дудниченко в письме к своему кумиру Дубровину от 4 ноября 1915 г. «В Вашем письме я ясно вижу и чувствую тревогу, горечь и обиду... Где же наши, где наша мощь? Да разве нет пороха в пороховницах? Да разве иссякла монархическая сила? Вы, Вы должны вдохнуть в' нас всех былую мощь и силу...»137 Увы, «пороха в пороховницах» не оставалось уже ни крупинки, а «былая мощь и сила» в действительности никогда не существовали.
Тем не менее как «верхи», так и «низы» черносотенства не складывали оружия. Их активность в 1916 — начале 1917 г. даже возросла, причем претерпела известные изменения. Наряду с подготовкой очередного съезда они взяли курс на непосредственное воздействие на царскую чету. Дорога в Царское Село была ими проложена уже давно, а двор, по мере того как росла его изоляция, в свою очередь, охотно встал на путь прямых контактов с черносотенными главарями, притом «нижегородской» разновидности. Царь и особенно царица продолжали считать их выразителями народных настроений и тем более охотно прислушивались к их мнению, что оно полностью совпадало с их собственным 138.
14 декабря 1916 г. императрица писала в ставку: «А вот контраст (с высшим обществом.— А. А.) —телеграмма от „союзов русских народов"... Одни — гнилое, слабое, безнравственное общество, другие — здоровые, благомыслящие, преданные подданные — их-то и надо слушать, их голос — голос России, а вовсе не голос общества или Думы. Так ясно видно, где правда»139. «Друг мой,— писала она на другой день,— Дубровин просит меня принять его, можно или нет?»140 Свидание с Дубровиным по какой-то причине не состоялось, но Тиханович-Савицкий был ею вскоре принят, и беседа проходила в духе полного взаимопонимания.
Выдвижение таких фигур, как Тиханович-Савицкий, в ранг прямых советчиков при дворе свидетельствовало о том, что
царизм накануне революции полностью потерял ориентировку. Глава астраханских «союзников» принадлежал к числу немногих идейных черносотенцев. Но это был явно психически больной человек. Еще в 1907 г. астраханский губернатор в докладе департаменту полиции характеризовал его следующим Ъбразом: «Председателем астраханской народной монархической партии в г. Астра-, хани состоит г. Тиханович-Савицкий. Человек этот нервнобольной, почти совершенно глухой, крайне экзальтированный... и, будучи человеком неосторожным и беспокойным, весьма часто вредит интересам партии и подрывает значение и смысл ее среди населения»141. Крыжановский считал Тихановича-Савицкого сумасшедшим142. Он к тому же ровно никого не представлял. В 1908 г. в докладе департамента полиции Столыпину говорилось: Тиханович-Савицкий «остался окружейным десятком заведомых про: пойц, не способных ни на какую полезную деятельность и мечтав ющих о погромах»143. 6 октября 1915 г. начальник астраханско-’ го жандармского управления доносил по начальству, что накануне войны «около Тихановича-Савицкого группировалось не более десяти человек союзников». На последнем их недавнем собрании присутствовали всего. 24 человека, из них шесть женщин 144.