— Вы кто?

Обер-лейтенант Крамер без всякого акцента, по-русски сказал:

— Капитан Сергачев из полковой разведки 360-й стрелковой дивизии. Мы тут немецкого языка ведем в штаб, у меня ранен лейтенант в ногу. У вас не будет перевязочного пакета? Ему нужно срочно сменить повязку, а то возможно заражение крови, он и так уже еле двигается. Товарищ майор, этот лейтенант добыл языка, не хотелось, чтобы герой умер от гангрены!

Внутри машины зашевелились, и когда вышел водитель, чтобы передать нам пакет, в тот самый миг Уве выстрелил из вальтера ему в лицо. Кровь фонтаном брызнула на снег, мгновенно окрасив его пятнами багряного цвета. Солдат захрипел и повалился на дорогу, дергая в конвульсиях ногами. Крамер, направив русский автомат на сидящего в машине майора, приказал ему не дергаться. Животный ужас охватил офицера, и он беспрекословно повиновался приказу моего командира.

Я стянул убитого «Ивана» в кювет, толкнув его подальше, и ногой присыпал тело солдата снегом. Крамер сел в машину и, не сводя глаз с майора, приказал мне ехать в сторону города, до которого оставалось километра три.

Я тогда знал, что вся местность вокруг просто кишит большевиками, но целиком и полностью доверился лейтенанту. Тем временем Уве вернулся к Гансу и вместе с Ульрихом они перелесками направились к передовой, обходя большевистские дозоры. Не скрою, я тогда сильно испугался, но хладнокровие лейтенанта уже скоро мне вернуло боевой дух.

Согласно расписанию большевиков вот-вот должна была начаться очередная атака на наши позиции. Теперь оставалось дело за малым. Нужно было пересечь линию фронта, так чтобы нас не убили свои, и не расстреляли «Иваны».

Майор видно не ожидал, что окажется в плену и до последнего момента не верил в то, что попал в лапы немецкой разведгруппы. Страх за свою жизнь, который испытывал этот комиссар, заставил его сказать пароль, и когда машина, объезжая дозоры, почти приблизилась к линии фронта до наших позиций оставалось триста метров, триста метров под прицелом большевиков и нашего 6-го егерского батальона. И тут Крамер приказал давить на газ.

Я рванул вперед по Нордштрассе, и в тот миг мне тогда казалось, что двигатель не выдержит такой нагрузки и просто взорвется. Мы могли оказаться на ничейной полосе между двух огней и стать хорошей мишенью для большевистской артиллерии.

Сзади нас, со стороны «Иванов» раздались пулеметные очереди, и несколько пуль прошили машину, задев русского майора в руку. Объезжая воронки и всевозможные препятствия, автомобиль, словно пуля летел в сторону наших позиций. Оттуда, уже по большевикам, велся массированный огонь, прикрывая нас от пуль взбешенных комиссаров. В какое-то мгновение автомобиль подбросило взрывом, и он, пролетев несколько метров, упал набок. В долю секунды я видел, как земля уходит из-под колес, и облако густого дыма заволокло весь обзор. Благодаря снежному покрову, машина несильно ударилась о землю, и это спасло наши жизни. Выпрыгивать пришлось через выбитое ветровое стекло под плотным огнем русских бойцов. Хорошо, что наши гренадеры на какое-то время закрыли обзор для них плотной дымовой завесой, обстреляв нейтральную зону дымовыми минами из минометов.

Было ли это чудо или нет, но я тогда понял, что бог очередной раз спас наши жизни. В последнее время это стало случаться чаще и чаще. Конечно же, Бог был не к каждому великодушен и после нашей вылазки в тыл к большевикам некоторые из нашей группы просто не вернулись. Трое суток мы с Крамером ждали возвращения Ганса и толстяка Уве, но они так и не вернулись. Ульрих и Вильгельм через двое суток обмороженные и изнеможенные все же перешли линию фронта. Вот тогда от них мы узнали, как нелепо погибли наши товарищи, подорвавшись на русской мине.

Я даже сейчас со слезами на глазах вспоминаю их уставшие и обмороженные лица. Ведь они, прикинувшись мертвыми большевиками, несколько часов на русском морозе ждали, когда «Иваны» кинутся в драку, чтобы после того, как им свернут очередной раз шеи, отступить на целые сутки, оставляя на поле боя своих бойцов. Вот тогда они и смогли проползти несколько сот метров, чтобы поведать о смерти самых наших лучших солдат.

Да, теперь мы знали точно, что нашим ребятам просто не хватило чуть-чуть везения. Они старались прикрыть нас до последнего, когда я с Крамером прорывался с русским языком к нам на передовую. Я тогда был молод и возможно совсем не представлял, в какую опасную смертельную игру был втянут весь народ Германии, в какую опасную игру мы играли каждый день под обстрелом русских, подставляя свои сердца под их пули.

Долгие дни лейтенант терзал себя, и каждый вечер разглядывал их именные жетоны, которые они оставили ему перед рейдом. Он разговаривал с ними, что-то шепча, сидя у чугунной печи. Я постоянно наблюдал за лейтенантом и боялся, что он окончательно тронется умом. Но через неделю, когда необходимо было вновь идти в тыл к «Иванам», Крамер как свинья напился шнапса. Вот тогда, глядя своим осоловелым взглядом мне в глаза, он сказал:

— Кристиан, ты славный малый, я прошу тебя, отнеси эти жетоны в штаб, я устал ждать наших ребят, и теперь понимаю, что они больше не вернутся.

Я видел состояние лейтенанта и всем сердцем сочувствовал ему. Нелегко было терять боевых друзей с которыми столько пройдено дорог и вместе пережито несчастий.

Поднявшись к полковнику на командный пункт, я доложил:

— Господин полковник, обер-лейтенант Крамер просил передать вам эти жетоны погибших Ганса Братке и Уве Айсмана.

— Солдат, а что ваш командир сам доложить не мог!? Передайте ему, чтобы он….. Разговор прервал телефонный звонок. Полковник, указав мне на выход, подошел к телефону, который подал ему связист-ефрейтор. Уже на выходе, я слышал, как полковник, вытянувшись по стойке смирно, стал с кем-то разговаривать по телефону, постоянно отвечая: