Очнулся я тогда, когда Крамер с оставшимися в живых солдатами прятал под берегом тела наших убитых ребят. Русские, остались лежать на льду, дожидаясь тепла или своей похоронной команды. Мы знали точно из своего опыта, что их никто не будет хоронить и их промерзшие тела утонут во время весеннего паводка, и никто никогда не узнает, где их могила. Придя в себя, я старался восстановить в памяти эту рукопашную схватку, но каждый раз мои воспоминания обрывались, на одном и том же эпизоде.

— Ну как, малыш, ты пришел в себя!? — спросил Крамер, протягивая мне прикуренную сигарету.

Я еле-еле удержал её в руках и, взяв в рот, глубоко затянулся. Выпуская дым, я сквозь адскую головную боль спросил:

— Господин обер-лейтенант, я убил хоть одного «Ивана»!?

Крамер засмеялся и сказал шутя:

— Ты, Кристиан, бился как лев, пока тебе в лоб не стукнули прикладом автомата. Я думаю, что даже в самом Берлине видели те искры, которые вылетели из твоих глаз.

— Это было очень больно, господин обер-лейтенант! Меня до сих пор мутит.

— Это, малыш, по-видимому, сотрясение мозга, но ты поправишься, я знаю. Ты должен выстоять в этой кровавой бане, должен вернуться к своей матери фрау Кристине. А потом я обязательно представлю тебя к знаку «Abziehen f"ur den Handkampf» («За рукопашный бой»). Хорошо, что тебе еще «Иваны» не перегрызли глотку, как бедняге Мартину!

— Да, господин обер-лейтенант, ему жутко не повезло! — сказал я, стуча зубами и от холода, и от жуткого страха.

Я тогда, сидя в снегу, вспоминал, как за день до вылазки Мартин получил из дома письмо. Он мечтал вернуться к своей семье в маленький и уютный Лукенвальд, где она жила. С каким ужасом его жена, его дети узнают, что простой русский мужик в рукопашном бою своими зубами перекусил ему горло. Поистине для семьи это будет настоящим шоком.

В ту минуту, прячась под берегом Двины, и, барахтаясь по пояс в снегу, мы не знали, что ждет нас уже через пятнадцать минут. По всей вероятности, авангард русских мы приняли за разведку, но не учли, что следом за ними к месту боевого столкновения выйдут основные силы, с которыми нам и пришлось принять еще один скоротечный бой, но только уже не в нашу пользу.

Своих бойцов мы похоронили на высоком берегу Западной Двины уже весной, когда вновь вернулись сюда, для выполнения очередного задания. Шесть могил в один ряд высились свежими бугорками. Все это захоронение с помощью местных жителей было в тот день украшено красным битым кирпичом, взятым тут же с пепелища. В промежутке между могил была выложена свастика, как последний знак нашей немецкой доблести и беспредельного мужества под знаменами Рейха.

Через пятьдесят лет я вернулся на это скорбное место и еле-еле отыскал поросшие травой бугорки. В тот миг, встав на колени, я буду просить прощения у своих товарищей по оружию. Прошли годы, которые расставили все на свои места и показали нам, насколько мы верили и заблуждались в своей вере. Лишь жалкие холмики в местах былых сражений да траншеи заросшие травой, напоминают о тех трагических для германского и русского народов днях. Рядом с могилами высилась береза, которую мы с обер-лейтенантом Крамером посадили той весной. Она, как символ времени, как напоминание о проклятой войне высилась над Западной Двиной, шелестя своей свежей изумрудной листвой.

В ту вылазку мы потеряли шесть человек. Такое с разведкой было впервые, и обер-лейтенант Крамер после неё вновь ударился в запой. Я глядел на него и чувствовал, что он, несмотря на свое немецкое происхождение все же где-то в душе так и остался русским.

Он пил шнапс стаканами, переживая, как за своих погибших бойцов, так и за тех, кого приходилось убивать. Он словно был разделен на две половины, и эти половины подчинялись только одному — принятой присяге на верность Гитлеру.

Все, что тогда происходило с ним, впоследствии скажется на его психическом состоянии. В марте 1943 года, когда русские окончательно перейдут в наступление он со своей группой попадет в засаду. Предчувствуя свое поражение, он просто сведет счеты с жизнью, оказавшись в плотном кольце, выходом из которого мог быть только плен. Я не могу винить его в этом, так как все эти годы, проведенные рядом со своим командиром, я видел все те терзания души, которыми он страдал. Он видел, к чему привела эта бесперспективная и жестокая война. Он видел те страдания, которые мы, солдаты немецкой армии, несли русскому народу, и знал, что ждет его в случае пленения. За общевойсковыми подразделениями приходили эсэсовцы из «айзенац группы А» и всевозможные карательные части СС. Они не церемонились ни с мирным населением, ни с военнопленными, уничтожая их сотнями и тысячами. Они истребляли народ и топили его в крови, согласно приказам Бормана и психопата Геббельса. Германия не могла прокормить столько людей, и поэтому в лагерях смерти их истребляли миллионами. Вся идея освобождения от большевистского гнета, благодаря нацистам, потерпела полнейшее фиаско и превратилась в массовое уничтожение поистине великой и гордой нации.

За зимней блокадой города стремительно пришла весна, которая принесла освобождение от русской изоляции. В то самое время, когда пришедшие нам на помощь наши войска довольно далеко отогнали русских, фронтовая жизнь стала слегка приходить в нормальное состояние.

Возможно, это было совпадение, а возможно и запланированное мероприятие, но блокада города была прорвана в день рождения нашего фюрера. Бригада генерала Бюлова все же разорвала большевистское кольцо и вошла в разрушенный мертвый город. Благодаря работе комендатуры разбитые улицы города с помощью русских пленных и местного населения стали приводиться в порядок. Тогда нам казалось, что мы пришли на эту землю надолго, и теперь вся жизнь требует мирного обустройства.

После изматывающих боев разведывательный эскадрон обер-лейтенанта Крамера в составе оставшихся защитников гарнизона был отведен для отдыха и пополнения в тыловой город Сураж, подальше от линии фронта. Месяц без войны, без разрывов снарядов и бомб в то время казался настоящим раем. Хорошее питание, чистые простыни и отсутствие всякого напряжения в довольно короткий срок поставили нас всех на ноги.

Обер-лейтенанту Крамеру присвоили очередное звание гауптмана и наградили «Железным крестом» второй степени. Полковник Зинцингер за заслуги перед великой Германией был приказом фельдмаршала фон Бока произведен в генералы инфантерии, и также награжден «Железным Крестом» первой степени. Крамер, как и обещал, представил меня к почетному знаку «Abzeihen f"ur den Handkampf» («За рукопашный бой»), и уже в глубоком тылу нашей армии собственноручно мне вручил этот знак, повесив на грудь.

Отдых в тылу в те времена казался настоящей сказкой. Мы словно боевые псы зализывали свои раны, чтобы уже через месяц вновь оказаться на передовой.

В последнее время я очень сдружился с гауптманом Крамером и всякий раз, отправляясь на прогулку, он брал меня с собой.

Как-то раз Крамер взял меня в Витебск. Усевшись в грузовой Опель, мы уже через час вместе с саперами прибыли в город. Тогда перед моими глазами предстала ужасная картина. Город, словно огромный призрак, лежал в руинах. Черные пустые глазницы обгорелых окон, битый красный кирпич, разрушенные стены домов создавали поистине удручающее впечатление.