Вера записала телефон квартиры Володи.

– Инна, а что ты скажешь, когда все узнают, что ты не беременная?

– А я после свадьбы поскандалю с его предками из-за чего-нибудь, а потом сделаю вид, что у меня произошёл выкидыш. Так что они себя ещё и виноватыми будут чувствовать, что их сынуля потерял наследника. Ладно, всё, побежала я. Пока.

Наконец-то пришло письмо от Вадима. Он писал, что сильно соскучился, но с приездом в Москву ничего не получается. Всё письмо было пронизано тоской. Верочка подсчитала, что слово «люблю» было написано семнадцать раз. Она прижала письмо к груди, слёзы грусти заскользили по её щекам, но в то же время на губах сияла счастливая улыбка.

«Он безумно скучает! Он меня очень любит! Как это прекрасно!!!»

– Вера! Вера, иди сюда! – послышался резкий голос Николая Ефимовича.

Вера чертыхнулась. Ей так не хотелось сейчас ни с кем общаться. Но она покорно вышла из комнаты.

– Что случилось?

Николай Ефимович стоял в коридоре, растерянно сжимая телефонную трубку, из которой слышались короткие гудки отбоя.

– Мне письма не было?

– Сегодня – нет.

– А раньше ты не видела письмо от Краснова?

– От Краснова? Нет. Не помню.

– Вспомни. Ведь письма всегда ты берёшь у вахтёра. Куда ты дела это письмо?

Голос Николая Ефимовича становился всё громче, а лицо от гнева побагровело. Вера испуганно захлопала глазами.

– Я никуда его не дела.

– А куда же оно пропало? Ты его выкинула? Потеряла? Спрятала? – кричал в бешенстве Николай Ефимович.

– Я не… не… – всхлипнула Вера.

На крик пришла Анна Брониславовна.

– Что случилось? – сначала удивилась она, но потом, взглянув на Веру, нахмурилась. – Опять она что-то натворила?

– Она потеряла письмо от Краснова! Ты представляешь? Она… – Николай Ефимович схватился за сердце.

– Боже мой! – воскликнула Анна Брониславовна. – Успокойся, тебе нельзя нервничать. Сядь. Глаша! Неси скорее валидол.

Анна Брониславовна усадила мужа в кресло, дала ему лекарство и, нежно гладя его по плечу, уговаривала:

– Тише, тише, тише… Не нервничай. Подумаешь, письмо, стоит ли так из-за него переживать? Если Краснову надо, так он ещё напишет или позвонит.

Николай Ефимович как-то сжался, руки его безвольно лежали на коленях, а пальцы заметно дрожали. Кровь отхлынула, сделав его теперь мертвенно-белое лицо ещё более постаревшим.

– Анечка, он умер, – простонал Николай Ефимович, – он застрелился! Мне позвонил Крылов и рассказал, что сегодня утром его нашли на даче. Перед… перед смертью он написал записку. О чём там говорится, Крылов не знает.

– Какой ужас! – охнула Анна Брониславовна. – Как же он на такое решился?!! У него же жена, сын… Надо позвонить им, выразить соболезнование.

– Я только что звонил. Его жена со мной разговаривать не захотела. Сказала, что я тоже виноват в смерти Василия Ивановича. Он месяц назад прислал мне письмо, где просил о помощи. Он так ждал, что я хоть что-то сделаю! И, не дождавшись даже моего телефонного звонка, он понял, что рассчитывать ему не на кого и… – голос Николая Ефимовича задрожал, он закрыл лицо ладонью. – Аня, я ведь ничего не знал! Я даже не знаю, что у него случилось. Где же то проклятое письмо?

– Подождите, вы сказали, его звали Василий Иванович? – робко спросила Вера.

Николай Ефимович вскочил с кресла и, взяв Верочку за плечи, посмотрел ей в глаза.

– Да-да, Василий Иванович. Ты брала это письмо?

– Да, я вспомнила. Я ещё удивилась, что его звали, как Чапаева. Я брала это письмо. Вернее, я его только принесла от вахтёра.

– А куда ты его потом дела?

– Никуда. Положила на тумбочку в коридоре.

– И куда оно подевалось? Вера, зачем ты меня обманываешь? Я тебя очень прошу, признайся, куда ты дела то письмо!

– Почему вы решили, что я вас обманываю? – обиделась Вера. – Я правда не брала вашего письма. Да и на кой оно мне?

– Но кто, по-твоему, его взял?

– Не знаю, – ответила Вера и взглянула на свекровь. Та стояла с каменным лицом, и только руки, нервно теребящие пуговицу на блузке, выдавали её волнение.

– Глаша, ты не брала? – строго спросил свёкор.

– Нет, что вы, Николай Ефимович, я никогда не трогаю ваши вещи, вы же знаете, – испуганно затараторила Глаша, – честное слово, я даже не видела того письма…

– Вера, говори, где письмо! – свёкор еле сдерживал злость. – Не испарилось же оно! Кроме тебя, взять было некому. Зачем ты мне врёшь? Признавайся немедленно, куда ты его дела?

Вера взглянула на свекровь, но та, опустив глаза, молчала.

– Я вру?!! Я вру?!! Ах так! Некому, значит, взять, да? Здесь все, кроме меня, такие честные, да? – Вера так взбесилась! Она стала кричать на всю квартиру: – Анна Брониславовна, ну что же вы молчите? Вы же всегда так кичились своей честностью и принципиальностью! «Ах, Вера, в нашем доме никто никогда не врал. Я не позволю никому обманывать», – говорили вы. Так? И где же теперь ваша принципиальность? Где честность? Струсили? Легче спихнуть всё на меня? Правильно, всё равно все меня здесь считают врушкой. Хотя я всегда говорю правду. Но мне никто почему-то не верит. А вам верят. Хотя я чужие письма в отличие от вас не читаю. И свою вину на других не спихиваю!