просто запутывается в сетях. Известны случаи, [334] когда один такой лов давал сразу

до 300 голов зверя. Кроме сетей, промысел должен быть обеспечен пловучими

средствами, приспособлениями для вытаскивания и разделки тяжелых туш и т. п. и

располагать достаточной рабочей силой, которая может быть занята лишь несколько

дней в году, при появлении зверя. Поэтому промысел на белуху, несмотря на свою

кажущуюся заманчивость, может быть выгодным лишь в комплексе с каким-либо

другим, постоянным делом.

Изменчивые пути хода белухи до сего времени сохраняют ее поголовье, и запасы

этого зверя можно считать пока нетронутыми. В будущем, при большем освоении

Арктики, белуха безусловно будет играть не последнюю роль в общей сумме

промысловой продукции. А пока местные охотники нередко бьют белуху из ружья.

Такая охота требует хорошего знания характера зверя и некоторых чисто

топографических условий. Она дает незначительную продукцию и никак не отражается

на запасах зверя.

* * *

Первый раз мы услышали характерное дыхание белух в дрейфующих льдах у

острова Голомянного еще 31 июля, увидеть самих зверей тогда не удалось. После этого

две недели белухи в нашем районе не подавали о себе никаких вестей. И только 15

августа, находясь на том же Голомянном, мы увидели небольшое стадо. Вместе с

белухами шел косяк в 60—70 голов не совсем обычных для здешних мест гостей —

гренландских тюленей. Это заставляло предполагать, что оба стада пришли откуда-то

издалека, вместе с появившейся в большом количестве сайкой.

Нашествие гостей переполошило все местное население. Большим белым облаком

шумно носились над ними чайки. В значительном количестве собрались у кромки льдов

нерпы и морские зайцы. Они необычно высоко высовывались из воды, чтобы

посмотреть на пришельцев. А те шли, не обращая ни на что внимания. Белухи солидно

сопели и вздыхали, словно озабоченные своим промыслом на рыбу, а стремительные

лысуны, как всегда, беззаботно резвились.

Наш охотник волновался. Если раньше нерпы казались ему не заслуживающей

внимания мошкарой по сравнению с морскими зайцами, то теперь и последние

потеряли в его глазах всякое значение по сравнению с белухами. Глядя на

высовывающихся из воды матерых зайцев, он досадливо говорил:

— Да не лезьте же вы, лешие! Не до вас сейчас. Всякому грибу свое время.

Он пытался стрелять по белухам, но безрезультатно. Для верной стрельбы по

этому зверю необходим невысокий, хотя [335] бы в несколько метров, крутой или, еще

лучше, обрывистый и приглубый берег. Уже с небольшой высоты можно следить за

каждым движением животного, идущего на глубине нескольких метров, держать его на

мушке и бить наверняка в тот момент, когда оно вынырнет для вздоха. На Голомянном

не было таких условий, да и сами белухи держались в 150—200 метрах от берега.

Поэтому охота не дала ничего, кроме волнений. Журавлев несколько дней не мог

успокоиться. Даже добытый морж не утешил его, и охотник продолжал проклинать

берега Голомянного.

Белухи опять исчезли, и вновь мы увидели их лишь 13 сентября, в открытом море,

когда шторм взломал около базы ледяной припай и мы получили, наконец, возможность

использовать свою моторную шлюпку и выйти в открытое море. На этот раз не только

Журавлев, но и Вася Ходов загорелся азартом. Он сел за руль и с непоколебимой верой

в технику заявил:

— Сергей, приготовься к стрельбе. Сейчас догоним.

Мотор бешено заработал. Шлюпка понеслась за уходящим стадом белух. Но наша

техника не выдержала испытания. Шлюпка еле развивала 12—13 километров, а белухи,

напуганные стуком мотора, уходили со скоростью не менее 20—25 километров.

Журавлев бесновался на носу шлюпки, на чем свет стоит ругал мотор и умолял Ходова

«наддать» и «нажать». Но тот не только «наддал», а, можно сказать, выжимал из

слабосильного мотора все, что можно было. И белухи скрылись в морском просторе.

Разочарованные, мы повернули к берегу. Недалеко вынырнул морской заяц.