Раздался выстрел, и зверь, пуская пузыри, пошел ко дну. Это подлило масла в огонь.

Журавлев рассвирепел. Направо и налево он начал стрелять в нерп. Пять из них нам

удалось выхватить из воды.

Охотник недовольно ворчал:

— Тоже зверями называются. Кошки, а не звери. Пользы от вас, как от кота

молока!

Белухи на много дней растревожили его сердце.

И только еще через десять дней он получил удовлетворение.

Перед вечером, при затихающем шторме, против нашего домика прошло стадо

белух, не менее 500 голов. В следующее утро подошло новое стадо. Тут и началась

охота.

Теперь были все необходимые условия, вплоть до приглубого дна и крутого

берега, поднимавшегося над водой до восьми метров. Журавлев мог проявить свое

охотничье искусство. Я до этого много раз видел белуху, но ни разу не промышлял ее и

на целый день охотно занял около Журавлева место ученика. [336]

Мы дежурили недалеко от мыса. Вдоль берега сплошной, густой массой шла

сайка. Широкая темная полоса двигалась, точно бесконечная лента конвейера, почти по

самой поверхности воды. Тучи моевок и белых полярных чаек с криком носились над

рыбой. Птицы то и дело пикировали на воду и тут же поднимались в воздух с

трепещущей в клюве рыбешкой. За удачливыми рыболовами, пытаясь отбить добычу,

гонялись чайки-разбойники. Беспрерывный гвалт стоял в воздухе.

Наконец вдали показались всплески, легкая волна катилась с северо-запада. От

дыхания зверей над водой появилась тонкая пленка пара. Это шли белухи. Они не

торопились, двигались спокойно, со скоростью пяти-шести километров в час, и на ходу

поедали сайку. Так же спокойно, не рассыпаясь, сомкнутыми миллионными рядами шла

рыбешка, словно ее совершенно не касалось все происходящее.

Вот звери уже рядом с нами. Ослепительно блестят их белые тела. Среди

взрослых много синих белух. Это двух-трехлетки. Коричнево-серые детеныши жмутся

к матерям, идут с ними бок о бок, и некоторые совершенно непонятным образом

держатся на гладких и скользких спинах матерей, вместе с ними уходят под воду и

через минуту-две снова в том же положении появляются на поверхности.

Непуганая белуха идет волнообразно, ни на мгновение не задерживаясь и не

замедляя хода на поверхности, скрываясь под водой не больше трех минут. Вот голова

показывается над водой, обнажается расположенное в передней части головы, как раз за

жировой подушкой, дыхало, раздается шумный вздох, и голова снова погружается в

воду, а на поверхности показывается туловище, потом виден только хвостовой плавник,

наконец и он исчезает. Через две-три минуты все повторяется сначала.

Стадо вытянулось километра на полтора. Примерно третью часть его Журавлев

пропустил без выстрела. Как у охотника хватило на это терпения, я не мог понять. Но

вот вижу, как он поднимает карабин, берет на прицел огромное животное, хорошо

видимое под четырехметровым слоем воды, ведет карабин по ходу зверя, не спуская

мушки с головы белухи. Зверь приближается к поверхности. Над водой показывается

голова, раздается вздох, и тут же гремит выстрел.

Зверь вздрагивает, проплывает еще несколько метров по инерции и, вытянувшись,

замирает. Ближайшие белухи, как бы желая оказать помощь соплеменнику, точно по

команде, поворачиваются к нему головами. Образуется подобие громадной ромашки с

живыми, четырехметровыми лепестками. Это так неожиданно, что даже Журавлев

застывает в изумлении, позабыв о своем карабине. [337]

Через минуту группа распадается. Часть белух несется вперед, хвост стада

поворачивает обратно, а несколько десятков зверей устремляются в открытое море.

Охотник спохватывается.

— Не уйдете! — кричит он, заглушая голоса тысяч чаек.

Его карабин начинает работать, точно автомат. Не останавливаясь, он выпускает

две обоймы. Белухи мечутся то вправо, то влево. Выстрелы становятся реже. Теперь

охотник тщательно целится. Наблюдая в бинокль за всплесками пуль, я вижу, что он

бьет совсем не по животным. Все пули ложатся впереди них. И каждая пуля,