дух стал называться Петухом. Второй был пушистым, упитанным и круглым, как шар.

Нам нравилось катать его по полу, приговаривая: «а ну, перевернись!» Потом оказалось,

что малыш любитель сахара. Чуть ли не за каждое сальто он стал получать желанное

лакомство. Привычка укоренилась. Увидев открытую дверь, щенок стремительно

влетает в нашу комнату и, не ожидая напоминаний, кувыркается, пока не получит

вознаграждения. И «перевернись» так и стало его кличкой.

Сейчас «марсиане» достаточно подросли, чтобы целыми часами носиться вокруг

домика, упражняться в драках и даже спать на снегу, но в метельную пору и в лютые

морозы они [341] все еще ночуют в углу кухни, сбившись в пухлую посапывающую

кучку и забыв все свои дневные ссоры и недоразумения.

Естественно, что «дети» в раннем возрасте требуют особого питания. Они еще не

могут есть замерзшее рубленое мясо. Для них надо всегда держать большой кусок,

лучше всего медвежий окорок, талого мяса. Часа полтора-два они возятся над кускам

мяса, сосут, отрывают крохотные кусочки и, таким образом, не перегружая желудков,

впитывают самые ценные соки; а упираясь лапками в кусок, напрягая все свои

маленькие силенки, занимаются обязательной физкультурой для развития и укрепления

мышц.

Утром «домохозяйка» кормит их и отправляет на прогулку, другими словами —

просто выставляет за дверь. Благо, одевать такую ораву не требуется — очень теплые

шубки всегда на них.

Многочисленные и многообразные обязанности по домоводству первое время

никому не доставляли удовольствия и по-настоящему тяготили. Но совсем не потому,

что они были тяжелыми. Просто их трудно было воспринять психологически. Ведь мы

мужчины, да еще полярники! Смелость, решимость, настойчивость, физическая

выносливость — вот необходимые нам черты характера. А тут целую неделю надо

«торчать» на кухне: следить, чтобы не перекисла опара, не ушло бы тесто, не пригорело

бы жаркое, мыть тарелки и т. п.

Примерно так думал каждый. А если прибавить к этому еще и известную долю

гордости за свою профессию, то станет понятным тот внутренний протест против

домашних работ, который в первый период жизни на острове обуревал нас.

Проявлялось это по-разному. Журавлев в свое дежурство поближе вешал карабин,

словно боевое оружие было необходимо не менее поварешки, то и дело вздыхал и

посматривал в окно — не покажется ли зверь. Охотник расхваливал самую

отвратительную погоду, которая якобы как раз и нужна для промысла; на кухне он

оглушительно громыхал посудой.

Вася в свое дежурство часто так погружался в разработку схемы

«всеулавливающего» приемника или «сверхдальнобойного» передатчика или так

увлекался игрой со щенками, что забывал о плите и она иногда тухла, а порой жаркое

на сковородке обугливалось и начинало дымить.

Однако внутренняя наша дисциплина, осознанная необходимость наладить

хозяйство не по-бивуачному, а по-настоящему, заставляли нас смиряться,

приспосабливаться и постепенно постигать секреты домохозяйства. На помощь пришли

привычка делать все добросовестно, чувство соревнования и, наконец, удовлетворения,

как и от всякого труда. [342]

Так постепенно все мы не только втянулись в хозяйствование, но и почувствовали

к нему определенный вкус...

Теперь у каждого из нас уже выработались свои приемы и даже свой цикл и

характер блюд. Вася специализировался на кашах, киселях и компотах. Журавлев

обычно с увлечением готовит котлеты и пироги, изобретая каждый раз новую и новую

начинку. Широкая натура охотника сказывается и здесь. Котлеты у него не уступают по

размерам лапе трехгодовалого медведя, а количество пирогов за каждую выпечку

превосходит наш далеко не заурядный аппетит. И только один раз он подорвал свой

общепризнанный авторитет непревзойденного пирожника, когда вздумал начинить свои

пироги... гвоздикой. Моя специальность — медвежьи бифштексы, бефстроганов и

вообще «беф» во всех возможных и невозможных видах. Первые дни моего дежурства

товарищи увлекаются мясной диетой, а к концу недели начинают мечтать о