Шрифт:
Иногда мы с Ладой думаем, что надо как-то ее переделывать, потому что она уж слишком доверчивая, и в том мире, в котором мы живем, ей будет непросто. С другой стороны, жалко ломать ей характер, настолько она восприимчивая к другим и очень легко сходится с детьми.
В общем, Настенька пришла на соревнования, но с первого шага, как только вошла в зал, стала собранной, ни с кем не шутит, со всеми официально здоровается. Выполнила она упражнения на брусьях, бревне и вольные, показала все, что умела, и, к восторгу и удивлению бабушки с дедом, выиграла первое место. Конечно, не потому, что она их внучка. Позвонили они нам, рассказывают о победе, и это известие меня обрадовало. Хорошо, что она проявила характер именно в соревновательный момент, когда это необходимо. Значит, есть надежда, что с таким характером из нее что-то получится. Я не говорю о спорте, такой характер в жизни пригодится.
Анастасия прилетела из Австралии и привезла диплом, где написано, что «Стеси Фетисов» выиграла соревнования по гимнастике в таком-то году в Австралии, в таком-то регионе.
ЛАДА: День у дочки загружен до предела. Она много и тяжело работает на протяжении всей недели. Мы решились на такое расписание, исходя их собственного опыта. Мы оба знали с детских лет нагрузку от постоянных тренировок, я тоже, с шести, серьезно занималась в гимнастическом зале. В будущем то, что она с детства знакома со спортом, ей не помешает. Ни в восемнадцать — в университете, ни в четырнадцать, когда ее позовут на дискотеку, а она должна будет помнить про утреннюю тренировку.
Вот обычная неделя нашей семилетней дочурки. С 9 утра до 16-ти — школа. В понедельник, один час с 18-ти — плавание, а во вторник два часа гимнастики. В среду один час тенниса с личным тренером, в четверг один час русского языка, благодаря этому она читает по-русски (в школе у них испанский), в пятницу — теннис, в субботу — час плавание, час — теннис и еще один час — гимнастика.
Спать Настюха ложится из-за больших нагрузок в восемь, потому что встает в семь утра. В субботу вечером к ней приходит обычно Алиса и играть они могут до десяти, порой до одиннадцати, так как в воскресенье — день отдыха и она отсыпается.
Мы стараемся, чтобы телевизор она смотрела поменьше, она и так нагружает себя компьютером, моделирует на нем одежду для Барби. Более или менее мы разрешаем ей сачковать на гимнастике. Наступят каникулы, Настенька поедет к дедушке и бабушке, и там в зале они научат ее за неделю всему тому, что в группе изучали четыре месяца.
И тем не менее Слава считает, что я дочку очень балую. Но я бы не сказала, что она избалованная девочка. Правда, был случай, когда ей купили игрушки и они были сломаны в тот же день. Тогда я собрала их в пакет и сказала, что мы отдадим его детям, у которых нет возможности иметь такие дорогие игрушки. Я посадила ее в машину и повезла в район, где живут бедные, где дома в плохом состоянии, где дети играют на улицах совсем не в таких нарядах, в каких она ходит. Сейчас у нас игрушки не ломаются и куклы не раздеваются. А то как новая кукла, так она в первый же день раздета, вся ее одежда неизвестно где, а голова уже с остриженными волосами. У детей рано или поздно такой вандализм проходит, но мне хотелось, чтобы она с малых лет умела сохранять вещи.
Недавно в школе им дали задание: они должны принести два доллара на данейшн — подарки бедным детям, чтобы им купить игрушки. Но эти два доллара они должны заработать сами. И предлагается; вынести мусор за 25 центов, убрать свою постель утром еще за 25 центов, помочь подмести пол тоже за 25 центов или посидеть с маленьким бэбичкой, поиграть с ним час за два доллара. У нас со Славой взгляд на жизнь другой. Ребенок должен убирать постель сам, а не за деньги, ребенок должен дома помогать без того, чтобы я ей за это платила, и не очень такому домашнему заданию мы были рады.
Я предупредила учительницу: «У нас в доме за работу, которую ребенок должен делать каждый день, деньги не платят». Мы нашли другой выход: так как здесь все борются за экологию, мы Настеньке объяснили, что когда она собирает баночки, конечно, не по улице, а те, из которых пьет дома — спрайт, джинджерел, — складывает их в пакет и несет сдавать в магазин, там есть специальные автоматы, а каждая баночка стоит пять центов, то она спасает землю от загрязнения и жизнь на нашей планете. Со своей подружкой они собрали все банки, какие у нас накопились, и пошли их сдавать. Так Настенька заработала два доллара тридцать центов. Обе были ужасно довольны и счастливы. Два доллара она принесла домой, потому что знала, что должна их взять в школу. А к тридцати центам папа ей что-то добавил, они вместе ездили сдавать банки в магазин, она купила себе жвачку, была необыкновенно горда и всем сообщала, что помогает очищать окружающую среду.
Нам с дочкой предстоит по программе еще и работа на кухне бесплатных обедов. Родители должны готовить и разливать супы, а дети разносить тарелки. Им полагается увидеть и другую сторону жизни.
Мне не очень нравится принятое здесь кляузничество. Мы росли — в школе ябед презирали. Я пытаюсь объяснить это Насте, но она меня не очень понимает, потому что для нас какие-то вещи кажутся неприемлемыми, а для американцев — норма жизни. Возможно, и им какие-то наши правила кажутся странными. Я пошла со своей приятельницей Айрин на хоккей. Есть правило, да и на билете написано, что зрители не имеют права снимать игру. Рядом с нами сидит парень с включенной камерой. Айрин встает посреди периода, зовет секьюрити, тот к нам спускается, забирает у парня камеру, вынимает из нее пленку, а его выгоняют с игры. Я ей говорю: «Зачем тебе это нужно? Откуда ты знаешь, какая ситуация у человека? Может быть, у него кто-то в больнице лежит. Представь себе, у него брат или отец — болельщик, лежит в больнице, может быть, он хочет, сняв игру, обрадовать родного человека». — «Нельзя, — мне отвечает Айрин, — это не положено, он не имеет права».
С нами однажды произошел интересный эпизод. Мы только год как приехали в Америку. Пришли к нам в гости Андрюша Чесноков, Саша Розенбаум, в общем, собралась такая разношерстная шумная русская компания; артисты, журналисты, спортсмены. Час ночи, гости начинают разъезжаться, все приехали на машинах, около дома их штук шесть. А как русские обычно уходят? Они прощаются, но сразу не расстаются. И прощание продолжается на каждой ступеньке, тем более что Андрей улетал куда-то на турнир, а Розенбаум обратно в Россию. Все хором говорят, целуются, рассаживаются по машинам. У нас в Вест-Орандже один из самых тихоньких, спокойненьких районов. Через пять минут и с одной стороны улицы, и с другой подкатывают две полицейские машины. Из них никто не выходит, просто стоят. Подождали, пока все расселись по машинам, разъехались, мы зашли в дом и закрыли дверь, и только после этого полицейские уехали. Видимо, кто-то из соседей позвонил и сказал, что здесь у нас шум какой-то.
А в Москве стальную дверь в квартиру к моей знакомой автогеном вырезали (она ключи потеряла), так никто из соседей на площадку не вышел. Так что еще не факт, чьи правила лучше. Правда, эти сомнения касаются только нас, родителей. Насте ведь не надо даже было адаптироваться к новому обществу. Она здесь родилась, она учится в американской школе, распевает их песенки и не задумывается: «Как у них, как у нас?» Много есть «мелочей», которые Настя из-за разницы жизни в двух странах не понимает. Здесь все детям улыбаются, все с ними здороваются. Если ты переходишь с коляской улицу, машины остановятся и тебя обязательно пропустят. Пока не перейдешь на другую сторону, машина не тронется — будет ждать. Люди, идущие навстречу, обязательно посюсюкают с ребенком, сделают ему комплимент, чем-то угостят. Я дочку учу: «Возьми конфету, скажи спасибо, но никогда ее не ешь» — потому что везде ненормальных хватает. Было несколько случаев, когда травили конфеты и дети попадали в больницу. Настенька со всеми здоровается, со всеми общается. Мы приехали в Москву, она так же идет со мной по улице, всем улыбается и говорит: «Хай». И ребенок через десять минут, глядя на меня большими глазами, спрашивает: «Мама, почему все такие недобрые? Почему мне никто не улыбается?»
Мы живем в центре Москвы, и пока Настенька всем около Пушкинской площади улыбалась, единственный, кто ей ответил, — девочка лет восемнадцати, которая остановилась и сказала: «Хай! А ты что, по-английски говоришь, такая маленькая?» Настенька так за нее и зацепилась, я ее еле оттащила. «А ты будешь моей подружкой? А ты будешь со мной играть? А ты будешь со мной разговаривать? А я здесь не живу, я вот только-только приехала».
Через пару дней мы с ней пошли гулять, и она взяла с собой Барни — игрушечного динозавра, который, если нажимаешь ему на лапку, поет песенку. Мы гуляли в скверике, а рядом играла девочка Настиного возраста, может, на полгодика старше. Она не могла оторвать завороженного взгляда от этой игрушки. Настенька ко мне подходит: «Мама, этой девочке очень нравится Барни». Я ей говорю: «Вот и подари его девочке». — «А у меня тогда не будет Барни, если я его подарю». — «Зато теперь Барни будет жить в Москве». Настя подходит и отдает игрушку со словами: «Это мой тебе подарок». Девочка подхватила динозавра, но надо было видеть ее маму. Она дернула за руку дочку так, что та подлетела. Там, в полете, ребенка развернула на 180 градусов и ушла с детской площадки. Я в шоке, а у Насти истерика: «Почему она мне не сказала спасибо? Почему она ушла?»
Но, с другой стороны, у нас дети более развиты. Даже не то что развиты, наверное, образование более обширное. Я бы с удовольствием учила дочку в Москве. Спорт, балет — все это на несравнимо высоком уровне. И в то же время я хочу, чтобы она вышла на улицу и спокойно играла. Мы спустились погулять в нашем московском дворе — огромные занозы в качелях. Или железная труба на детской перекладине торчит. Труба оторванная, отломанная, и никто ее не приварит, никто не починит. Никого не волнует, что на нее может напороться ребенок.
Я имею право так резко высказываться потому, что тридцать лет прожила в Москве. Там выросла, там все мое, там все родное, там мои корни, и деревья там мои, и улица моя, все мое, даже пыль.
Ребенок тяжело нам достался. Друзья считают, что мама и бабушка ее балуют, на что Лада отвечает: «Ну а кто же ее тогда будет баловать?» Я стараюсь насколько могу выглядеть строгим отцом, но Настенька такая очаровательная девочка, и когда она смотрит тебе в глаза, кажется, ты готов отдать ей все, что она попросит. В глубине души я, конечно, осознаю, что нельзя этого делать, поэтому стараюсь не расслабляться, но в то же время стараюсь понапрасну не докучать ей наставлениями. Я совершенно уверен, что ребенок с самого начала должен воспитываться с правильным пониманием жизни. То, что у нее сейчас много всего, вовсе не значит, что это есть у всех, и она должна это ценить и понимать, что ей повезло.
К счастью, я имею достаточно времени, а не раз в месяц — сел, поговорил, все объяснил, — чтобы общаться с дочкой. У Лады даже какая-то ревность появляется, она стирает, готовит, всюду Настю возит, а дочка больше привязана ко мне. Впрочем, мы заметили (не знаю, хорошая это черта или нет), что она внешне никак не показывает свои привязанности. Меня очень удивило, когда это проявилось в первый раз. Анастасии было не больше трех, и теща предложила взять ее к себе, чтобы мы на пару недель куда-нибудь съездили отдохнуть. Я долго не соглашался, но меня уговорили. Отвезли их в аэропорт. Настя нас поцеловала, потом пошла в самолет, не обернувшись ни разу. То же самое случилось, когда она улетала от бабушки и деда из Австралии. А здесь, в Детройте, вроде бы забыла про бабушку, не интересуется, как дед. Нам кажется, она все переживает внутри. Может, это моя черта характера, она все держит в себе и не проявляет никаких эмоций. Из-за этого Лада частенько расстраивается.
Или другой пример…
Когда Анастасии исполнилось пять лет, у нее образовались большие гланды, это тоже наследственное, тоже от меня. Гланды уже мешали ей и дышать, и спать, и есть. Доктора нам посоветовали их удалить. Один раз я разбудил Ладу ночью — зашел в комнату дочки, слышу, у нее дыхание такое, будто она захлебывается. Утром я позвонил доктору и попросил назначить день операции. Некоторые говорят, что дети подрастут, гланды пройдут сами, вроде бы организму они нужны. Но мысль, что Настя может задохнуться в любую ночь, испугала меня. Мы приехали втроем в больницу на операцию. Сидим в предоперационной, болтаем, шутим. Но когда Насте нужно было сделать местный наркоз, она не далась, и мне пришлось ее держать. Как рассказать о том, что ты испытываешь, когда перед тобой глаза твоего ребенка, он смотрит на тебя, взглядом спрашивая: «Папа, зачем ты это делаешь?» Начинаешь объяснять, что так надо, что дальше легче будет дышать. Но она смотрит на тебя, и получается, что ты ее предаешь, ты помогаешь врачам сделать то, что ей не нравится. Она ожидала, что я буду защищать ее в этой ситуации, а получилось наоборот…
По законам Соединенных Штатов, Анастасия — американка. Но она имеет и русское свидетельство о рождении. У нее будет выбор в жизни. А может, в новом тысячелетии можно будет иметь двойное гражданство? Во всяком случае, нет ничего важнее, чем выбор в жизни. Настя говорит по-русски, но ходит в американскую школу, читает все русские буквы и, конечно, английские. Слушает русские сказки и очень их любит. Любит Москву. Для нее все просто и привычно, чему я, выросший в СССР, не перестаю удивляться. Многие ребята-легионеры привозят детей в Москву, и дети больше не хотят сюда попадать. Что на них так действует, не знаю. Но каждый год Настя приезжает с нами на родину, и зимой с нетерпением ждет, когда придет пора отправляться в Москву. Сложно сказать, где я буду через пару лет, что буду делать. Но ребенок должен жить вместе с родителями. Поэтому вопрос о ее будущем пока открытый. Что касается образования дочки, то я постараюсь, чтобы она его получила в одной из лучших школ, где учат не только хорошим манерам, но и существует дисциплина. Мне беспокойно за подростков в Америке, слишком уж много свободы, поэтому, скорее всего, мы выберем европейскую школу. А может, к тому времени в России будут такие же школы, как, например, в Англии.
ЛАДА: В Детройте в первый полный сезон Славы в «Ред Уингз» Настя пошла в детский сад для пятилетних детей. Ее взяли в четыре с половиной, взяли из-за того, что там уже занималась Анна, дочка Дагги и Моурин Браун. Разница в полгода — большая разница между детьми, и Настеньку поначалу не хотели записывать в класс к Анне. Я попросила сделать исключение и долго уговаривала директора, объясняя, что мы с ребенком занимаемся дома, ребенок развит хотя бы потому, что говорит на двух языках. Я очень хотела, чтобы Настенька попала в ту же группу, где и Анна, потому что ребенку легче привыкнуть к новому месту, когда рядом есть товарищ. А они с Анной настоящие подружки, при встрече и расставании очень смешно обнимаются, дружат они, что называется, с пеленок, точнее, с памперсов.
Мы едем в школу, где-то на площади, по дороге, висит «звездно-полосатый», и она с гордостью говорит: «Мой флаг» и, прикладывая руку к сердцу, поет американский гимн. Первый раз мы даже вздрогнули. Она сидела в машине на заднем сиденье, увидела «свой флаг» и начала вдруг петь о стране Америке. Потом у нас спрашивает: «Папа, мама, а ваш флаг какой?» Значит, разделяет, кто где. Мама с папой из России, а про себя говорит, что она американская девочка. «Я — американка, а мои мама и папа — русские. Я русская американка». Она очень любит Австралию, спрашивает: «Я, может быть, еще и австралийка?» Я ее успокаиваю, нет, ты не австралийка. Первое время она не хотела идти в школу, крик поднимала, когда я ее подвозила и учительница забирала ее из машины. Моурин сказала, что у Патрика — ее второго сына — такого не было, а у Анны все то же самое. Причем они приехали в Детройт из Питсбурга, потому что Дагги поменяли из «Дэвилс» в «Питсбург», а уже из «Питсбурга» в «Детройт». В Питсбурге Анна нормально отреагировала на новую школу, а когда приехали в Детройт — не хотела в школу ходить. И Настенька цеплялась за меня, кричала: «Мамочка, не оставляй меня, ты что, меня не любишь? Не оставляй меня одну в школе!» Кричала по-русски, хорошо, что люди вокруг не понимали. Это прошло через неделю.
Чем старше она становится, тем все сложнее с языком, потому что она начинает смешивать русские и английские слова. Но если она видит, что человек не понимает по-английски, будет говорить по-русски. Иногда у дочки получаются смешные предложения; окончания не те, может перепутать «он» и «она», но говорит хорошо. Обожает наши сказки, я их ей читаю с четырех месяцев. Когда родилась Настенька, моя мама привезла полное собрание сочинений Пушкина, которое еще я читала ребенком, маленькие синие книжечки. Сейчас дочка принялась за русские мультфильмы. Совсем недавно не хотела их смотреть ни в какую, хотя наши друзья ей привозили из России все самые лучшие мультяшки. Нет, не нравится. Ей надо «Красавицу и Чудовище», «Алладина», «Русалку». Может, краски, костюмы, музыка потрясающие — это привлекает. Но теперь она смотрит и наши. «Малыш и Карлсон» ей очень нравится, «Ну, погоди!» — посмотрела мультик и бегала, трясла кулаком.
С удовольствием смотрит «Королевство кривых зеркал», «Золушку». Поет: «Встаньте, дети, встаньте в круг…» Нас заставляет петь и кружить с ней хоровод. Я рада, что дочке нравятся эти фильмы, они добрые, они о верной дружбе, но что интересно, значит, они вполне конкурентны с Диснеем, на котором вырос наш ребенок. Единственное, чего она понять не может, почему «Золушка» черно-белое кино. Удивительно для меня то, что, становясь старше, Настя все больше и больше скучает по папе, переживает, когда он уезжает, возмущается: «Ты мне еще год назад обещал, что больше в хоккей играть не будешь».
Глава 8
Армейский клуб
Пятнадцать лет подряд я участвовал в различных турнирах в Северной Америке. Выступал там и за сборную СССР, и за свой клуб ЦСКА, но с канадскими и американскими игроками поговорить мне не удавалось. Во-первых, потому что не знал языка, а во-вторых, даже если бы и знал, не хотелось общаться с ними, выслушав инструктаж перед каждой поездкой, где гарантированно обещали неприятности из-за несанкционированного контакта. Но если бы и захотел, то сделать это было бы сложно из-за человека, все время находившегося при нас. Его докладная записка о твоей самовольной беседе — это пятно в биографии, которое тяжело смывалось. Да и о чем нам было разговаривать? Мы жили в самой лучшей в мире социальной системе и играли в самой лучшей в мире команде — и в это свято верили. Почти все эти пятнадцать лет меня не посещали никакие посторонние мысли. Тем более нас обеспечивали материальными благами, сказочными по меркам советской жизни. Я, молодой парень, уже в 20 лет ездил на собственной «Волге». Другое дело, что «Волга», как потом выяснилось, мягко говоря, не совсем престижная машина, да и блага казались благами на фоне нищего, по американским меркам, населения.