У меня произошло выпадение межпозвоночного диска, он защемил нервы, поэтому я не мог ходить и не чувствовал ног. Но операцию я делать не разрешил, а мне хотели диски из позвоночника вырезать. Я уперся: «Нет, не дам резать». А потом профессор Яков Михайлович Коц занялся моим восстановлением. Он придумал электроды, которые стимулировали мышцы, закачивал их, наращивая мышечный корсет вокруг позвоночника, для того чтобы сами мышцы могли поставить диск на место. Короче, занимался мною Яков Михайлович неустанно и здорово помог.

Травму я получил в январе, но обещал всем, и прежде всего себе, что подготовлюсь к чемпионату мира и буду в нем участвовать. Чемпионат начинался в апреле, и мне не хватило одного или двух месяцев. Но в 1980 году, к Олимпийским играм, я уже был в полной форме. Команда олимпийская собралась, как я говорил, сильнейшая за всю историю советского хоккея. Приехали в Лейк-Плэсид, и выяснилось, что жить будем в только что построенной тюрьме. Все как положено: нары, в камере двоим не разойтись, один сначала садился или ложился, потом второй заходил; общий туалет — в коридоре. Месяц назад советские войска вошли в Афганистан, нам сложно было понять, что же на самом деле происходит. С трибун кричат: «Захватчики», и на нас это, конечно, действует, тем более хоккеисты одними из первых поселились в Лейк-Плэсиде. Вокруг Олимпийской деревни вышки с автоматчиками, собаки постоянно лают, спать невозможно. Обстановка почти боевая или, точнее, лагерная. Нас в ЦК КПСС перед поездкой сурово напутствовали: «Ждите провокаций». Сказали, что они, конечно, хотят, чтобы мы выиграли, но если проиграем, то только не американцам. Вроде шутка такая, поскольку опасались мы чехословацкой сборной и на игру с ней настраивались. Принимали хоккеистов секретарь ЦК КПСС и еще какой-то высокий чин из идеологического отдела. А команда ЧССР в итоге не попала даже в полуфинал. Мы всех громили, громили… и проиграли американцам решающую игру.

Владика сняли с игры, заменили на Мышкина, который великолепно отстоял решающий матч в 1979 году, когда сборная выиграла у канадцев 6:0. Думаю, что слава Третьяка не давала покоя Виктору Васильевичу, и он решил одним махом с ней покончить — это мое твердое убеждение. Тихонов до этого дня никогда Третьяка с игры не снимал, всегда говорил, что Владик в трех периодах может ошибиться лишь один раз. Я до сих пор считаю, и у меня есть на то причины, что Владика «закончили» рано не без «помощи» Тихонова.

Продули мы американцам, и оставалась последняя надежда, что финны их обыграют или хотя бы сведут матч вничью. Нам было достаточно их ничьей, чтобы стать олимпийскими чемпионами. Но чуда не произошло, мы проиграли Олимпиаду. Договорились на общем собрании с тренерами — на обратном пути не пить, матом не ругаться, в Москве держаться одного мнения, что проиграла вся команда, а не кто-то один виноват.

Летим на «Ил-62» обратно на Родину. Валера Васильев послал меня как молодого за багажом, он обещал летчикам подарить клюшки. Стюардесса показала, как попасть в багажное отделение, я вытащил клюшки из хоккейного баула, полез из люка наверх и вижу: Васильев трясет Виктора Васильевича за шкирку: «Я тебя сейчас выкину из самолета». Скандал, все бросились их разнимать. Оказалось, Васильев сидел у летчиков и услышал, что в первом классе Тихонов стал обвинять Харламова и Михайлова, других опытных игроков, мол, они старые, зачем мы их взяли, из-за них проиграли. Васильев это услышал и вылетел как пробка от летчиков: «Мы же договорились, что вся команда проиграла».

Знаменитые армейские сборы существовали и раньше, но с приходом Тихонова хоккейная команда ЦСКА перешла на полное казарменное положение. Отпуск — ровно тридцать дней в году. Даже после сезона мы были обязаны ходить на тренировки по три раза в день, бегали и прыгали. Отдохнуть за такой короткий отрезок времени сложно, к тому же почти все учились в институтах и приходилось в отпуск еще и сдавать экзамены. Многие учились в военном институте физкультуры в Ленинграде. Полагалось ездить в Ленинград на сессию, а после нее не только отдохнуть, но заниматься семейными делами, обычно довольно запущенными, не было времени. На все отводился срок с 30 мая по 5 июля.

В 1981 году образовалась наша знаменитая «пятерка», Сергей Макаров пришел в ЦСКА в 1978-м, одновременно с Касатоновым. Крутов, как и я, уже входил в сборную, играл на Олимпийских играх. «Пятерке» не хватало только хорошего центрального нападающего. Взяли Игоря Ларионова из Воскресенска. В тот год чемпионат мира в Швеции мы выиграли легко, всех буквально разгромили.

Тогда же начала распадаться великолепная «тройка» Михайлов — Петров — Харламов. Закончил играть Борис Михайлов. Конец карьеры ему устроили некрасивым, после Олимпийских игр он выводил команду на лед, а сам садился на скамейку запасных. По-моему, в декабре, перед призом «Известий», Михайлов сам не выдержал, подал заявление, и его торжественно проводили на пенсию. Володя Петров в этом же году с большим шумом перешел в СКА Ленинград. В ЦСКА остались Валерий Борисович Харламов, «тройка» Жлуктова и молодое поколение.

Предстоял Кубок Канады-81, к нему шла интенсивная подготовка. Нас назвали экспериментальной сборной, так как в нее уже не вошли «тройка» Петрова и еще несколько известных игроков.

Могли ли Петров, Харламов, Михайлов играть еще или действительно пришло время им уходить? Не знаю. По тем временам они и так задержались в спорте. Что касается Харламова, то он серьезно готовился и находился в приличной форме, я это сам видел. Мы с ним сблизились. Касатонова, Крутова и меня Харламов опекал, потом опека перешла в хорошую, добрую дружбу. С Харламовым меня всегда связывали какие-то невидимые нити: во дворе, где я рос, жил в соседнем подъезде его дед — дед Сергей. Увидев меня в цеэсковской форме, дед Сергей сказал, что у него внук играет в ЦСКА. Кто? Харламов. Я не поверил, что у нас вот так, запросто, во дворе вдруг живет дедушка легенды.

Однажды Харламов сам приехал к нам на Коровинское шоссе после какого-то чемпионата мира: белая «Волга», номер 0017. Все выбежали во двор, я в числе первых, мне было лет двенадцать. Я уже ходил в армейскую хоккейную школу и смотрел на Харламова как на божество, сошедшее с небес на землю и стоящее рядом. Пока Харламов сидел у деда, около его «Волги» пацаны бегали и прыгали, как ненормальные. Потом дед Сергей вышел внука провожать. Стоят они у подъезда, и дед говорит: «Слушай, Валера, вот видишь — мальчишка, мой сосед, он тоже в ЦСКА играет». Харламов — мне: «Парень, иди сюда». Поздоровался за руку, по волосам потрепал: «Парень, может, когда-нибудь удастся сыграть вместе». И засмеялся заразительно, как он всегда смеялся. Они с дедом обнялись, поцеловались, Харламов уехал, а я еще какое-то время стоял у подъезда, пошевелиться не мог.