– Борис Алексеевич!
– снова вскричал Павел Георгиевич.

– Быстро - круг! Исполнять!
– махнул я.

– Да круг не получится!
– вскричал Павел Георгиевич, а я увидел, что он хотел мне сказать совсем другое, он хотел мне сказать о гибельности моего приказа.

– Делать вот это!
– очертил я в воздухе эллипс.

– Так точно!
– только и смог ответить Павел Георгиевич.

“А что не так точно!
– про себя взъехидничал я.
– Они сейчас нас порубят, а он о круге препирается!”

– Третий пулемет!
– закричал я пулеметной команде.

– Дозвольте с ними, ваше высокоблагородие!
– подбежал унтер Буденный.

– Выдвиньтесь назад, к той трещине, - показал я на только пройденную впадину между обрывистыми холмами.
– И если она не занята, найдите момент ударить во фланг или в тыл!

– Й-есть, ваше высокоблагородие!
– козырнул унтер, и уже через полминуты сквозь гул начинающегося боя донесся мне его тонкий, но резкий и ввинчивающийся голос: - Взвод! На конь! В колонну по звеньям! Рысью-ю-ю… марш!

А я снова закричал третьему пулемету, тяжелому станковому пулемету “максим”, быть готовым, - а к чему готовым, я сразу сказать не мог, ведь не бежать же, а, конечно же, стрелять. Но куда - в этой обстановке я сказать не мог. И потому только закричал с какой-то даже угрозой, чтобы были готовы.

И правду говорят, дуракам везет. Я уже не один раз говорил, что я не умный, что меня за такового принимают. В который раз заступница моя Божья Матерь заступилась за меня. Минута прошла. А курды все на гребне не появлялись. Разъезд ахал в их сторону залп за залпом. В перерывы, когда они досылали патрон, я явственно слышал давящий гул большой конной массы. Но разъезд с гребня не бежал. Что-то его не гнало в страхе с гребня. Возможно, это обстоятельство, несмотря на вытаращенные глаза присланного казака и его доклад о пятистах курдах, находящихся к нам вплотную так, что и кулеш их можно было зачерпнуть ложкой, заставило меня отдать мой на первый взгляд губительный приказ.

Уманцы на половине холма оставили лошадей и полезли пешком. Их было хорошо видно. И было видно, сколько мы все неживые. Уманцы лезли на холм, будто шли по воде против сильного течения. Закипающий от жара воздух резал их напополам. Разъезд продолжал стрелять за гребень залпами. И снова в момент досыла патрона из-за гребня явственно врывался гул большой конной массы.

Я, кажется, все сделал. Оставалось теперь только ждать. То есть делать самое тяжелое. Быстро, как выстрелы, не словами, а дробными камнями во мне застучало: “Как быть? Что делать? Чем отразить? Отчего они так смелы, что напали на артиллерию? Что это могло означать? Ждать такого же нападения с правого фланга, становящегося при нашем развороте влево нашим тылом? Придется рубиться?” - И расслабляюще до опускания рук ударило, справлюсь ли я с рубкой, правильно ли я распорядился.

Трудно сказать, какое время я был в таком состоянии. По мне, так это длилось нескончаемо долго. Павел Георгиевич, наверно, почувствовал это. Он подошел, а я сперва и не заметил того. Я только услышал:

– Разъезд стреляет и ни с места!

И с меня сошла лихорадка. Я огляделся. Никакой нескончаемости во времени не было. Хвати, так прошла какая-нибудь минута.

Далее все было тривиально. И мне все это было вдруг знакомо. И мне было потом за мои переживания стыдно.

Он прорвался с холма. С холма их встретили наши пулеметы и сотня уманцев - залпами. Но с полтора десятка их прорвались через гребень. Мы с Павлом Георгиевичем были в седлах. Мы видели - полтора десятка их прорвались и потекли с холма. Я их понял. Уже сам бой потащил их. Павел Георгиевич вынул револьвер.

– Господа!
– подбежал абсолютно белый в лице адъютант батареи хорунжий Комиссаров.
– Господа! Да ведь они нас изрубят!

– Ваше высоко-б-б-б! Ваше высоко-б-б-б!
– завскрикивал, будто ребенок, вахмистр Касьян Романович.

– Взвод! Пачкой! Прицельно… гтовсь!
– дал команду своему взводу Павел Георгиевич. И его команду повторил своему взводу подъесаул Храпов.

Я смотрел на прорвавшихся полтора десятка всадников. Мне было неприятно их видеть. И я видел одного из них, моего.

С треском ударил пулемет в голове колонны.

– Ага, - сказал я в удовлетворении.

– Ваше высоко-б-б-б!
– снова закричал Касьян Романыч.

– Да что же это такое, господа! Ведь вы командир!
– схватил меня за стремя хорунжий Комиссаров.

Мне стало за него стыдно. Я не мог более находиться около этого человека, носящего на плечах погоны офицера русской императорской армии. С него следовало погоны снять. Осторожно, будто жалея, я вынул шашку, на которой, как помните, было заклятие. Я вынул шашку. Я дал Локаю шенкеля. Он переступил и взял рысью. Хорунжий Комиссаров едва не упал, но отцепился. Я дал Локаю шенкеля еще. Локай взял галоп. По своей породе он хорошо ходил в гору, хорошо ходил по любой местности даже ночью. И по своей породе он не любил рыси.

– Борис Алексеевич!
– услышал я Павла Георгиевича.

Я увидел одного из полутора десятка прорвавшихся. “Как же все остальные?” - подумал я и тут же забыл. Я стал караулить только одного. Мне нужно было набрать скорость. По Наполеону, залог победы заключался в скорости, помноженной на массу, - совсем как в физике. И мне очень нужно было набрать скорость. Но в этот раз у меня не получалось и не могло получиться - при совершенно измотанном Локае и при нашем движении в гору никакой скорости не могло быть. А я своего курда ждал. И на миг мне его стало жалко. “Хоть бы другой!” - подумал я о нем. А потом я пригнулся. Потом я услышал тонкий свист пусто прошедшей над моей головой его сабли. И потом я едва удержался в седле. Я едва не свалился от удара моей шашки. Мне не хватило силы удержать мою шашку. Рука моя переломилась в локте. Я уперся в стремена и тем удержался. Локай шарахнулся, но тоже удержался. Мою руку с шашкой стало сильно выворачивать назад. Я оперся в стремена и дернул шашку к себе. Проскочивший за мою спину всадник что-то этакое сделал. Я на удивление легким выдохом понял, что от его чего-то этак сделанного мне ничего не будет. Мне следовало оставить его и встречать другого. Другой пролетел мимо. Я оглянулся и увидел, что мой всадник заваливается. И второй, только что пролетевший мимо, тоже заваливается. Моя батарея ахнула мимо моей спины винтовочным залпом.