Шрифт:
— Захвати с собой семь футболок. Одну серую, одну белую, одну розовую, одну черную, одну красную, одну зеленую и одну желтую — желтый цвет молодит.
— При чем тут это?
— Я тебе потом все объясню.
— Хорошо, я куплю их на рынке по пути в мастерскую…
— Отлично. Увидимся в мастерской в пять. Пока.
Шагалыч положил трубку и открыл свой любимый шкаф. С красками и кисточками.
— Ты больше никогда не будешь плакать, Эмма Килдэр. Клянусь!
Он быстро покидал в сумку все, что нашел в шкафу, и полетел стрелой на своем гоночном велосипеде в направлении мастерской.
Велосипедисты-оптимисты
В последний раз Серена ездила на велосипеде маленькой девочкой. У нее была загорелая кожа и бутылка воды в корзине. Ее родители каждое лето снимали одну и ту же квартиру. Во дворе всегда стоял все тот же велосипед, который с каждым годом становился все меньше для ее вытягивавшихся ног. На велосипеде до моря было минут десять. Серена доезжала за семь. И не уходила с пляжа до тех пор, пока не закатывалось солнце, а след от купальника не становился чуть четче по сравнению с предыдущим днем. Это был велосипед для девочек. Совсем не похожий на велосипед ее дочери. Серена осмотрела голубую раму так же быстро, как в детстве, когда хотела добраться до солнца как можно скорее, чтобы не пропустить ни одного луча. Она тщетно пыталась успокоиться.
— Я приеду завтра в девять на вокзал Термини, — сказала Грета.
Серена не слышала ее голоса три дня, которые показались ей тремя годами. Висевшие на кухне часы с гусеницами показывали восемь. Через час она снова увидит свою дочь. Надо спешить.
— У меня все болит, — сказала Грета, потягиваясь.
Они сели в Неаполе в ночной поезд. Второй класс, с сидячими местами. Деревянный настил, на котором они спали с Ансельмо на берегу моря, показался ей царским ложем. Тут она поняла, что в третий раз просыпается рядом с ним, и внезапно охватившая ее радость смела все остальные чувства.
— Привет.
— Привет.
Утренний поцелуй. Вот что такое счастье.
— Мы почти приехали.
По их лицам пробежала легкая тень. Скоро она снова увидит свою мать. А он вернется к своим посланиям, полоскам в небе и ветру.
— Что теперь будет? — спросила Грета полушепотом, глядя, как Рим встречает их согнувшимися в поклоне олеандрами.
— Теперь мы постараемся быть оптимистами.
Звучало не очень убедительно. Чего-то не хватало. Может, немного смелости, может, чувства реальности. Но больше у них ничего не было. И они решили, что этого должно хватить. Поезд замедлял свой ход, а они продвигались по коридору в обратном направлении, постепенно приближаясь к велосипеду Ансельмо, привязанному в последнем вагоне.
Грета посмотрела за окно.
Они шли, но стояли на месте. Движение поезда вперед уничтожало их движение в обратную сторону. Казалось, что весь мир вокруг остановился и только они могли идти дальше, рука в руке, бесконечно. Вместе навсегда.
Они дошли до последнего вагона. Поезд остановился на вокзале.
Грета спрыгнула на перрон и почувствовала себя космонавтом, который приземлился на Луне и пытается медленно передвигаться неуклюжими и неестественными шагами, пока рядом стремительно проносится темная непознанная Вселенная, кружа вокруг спутника Земли. В этом хаосе она увидела Серену. Мать шла ей навстречу. Потом побежала. Потом остановилась в нескольких шагах, словно хотела попросить разрешения обнять ее.
— Созвонимся позже? — спросил Ансельмо.
— Да.
Ансельмо помахал Серене рукой и исчез в толпе на своем велосипеде.
— Грета. Я чуть не умерла от страха.
Серена взяла дочь за руки. Ни тени упрека в голосе. Она просто была счастлива снова видеть ее.
— Ты не сердишься?
— Сердилась. Чуть-чуть. Сейчас уже нет. Ты здесь. С тобой все хорошо. Все остальное… все остальное мы уладим, — закончила Серена, с трудом скрывая волнение.
Звучало здорово. Но на деле все было несколько сложнее.
— Ты так много и так долго от меня скрывала.
— Ты сердишься?
— Да.
Серена приняла удар, но не сдалась. И начала заново:
— А я знаю, что надо делать, когда Грета сердится. Я ведь ее мама. Кто, как не я, может это знать…
Грета в изумлении смотрела на мать. Она вела себя не так, как обычно. Она была не такой жесткой. И не такой глупой.
— …пойдем, у меня для тебя сюрприз.
Грета осторожно двинулась по перрону вслед за матерью.
За длинным вокзальным коридором у входа стоял столб. К столбу был привязан Мерлин.
— Ты что… приехала на велосипеде?!
— Да.
Грета не верила своим ушам. Ее мать на велосипеде! Она даже представить себе этого не могла. В голове просто не складывалась такая картина.
— Это было забавно… То есть сначала я умирала от страха на каждом спуске, потом пошло лучше. В общем, мне понравилось.
Картина по-прежнему не складывалась.
— Ты три дня без велосипеда, и я подумала, что он тебе сейчас будет нужен. После всего, что произошло…
Так и есть. И мать это поняла. Она поняла, что ей нужно. И даже сделала именно то, что ей нужно.