— Жаль.

Шагалыч, понурив голову, снова занял свое место у утюга и стал слушать, как Лючия нежнейшим голосом разрабатывает коварные планы по освобождению несчастной узницы дома Килдэр.

Встреча на Кампо де Фиори. В восемь часов вечера. Все на велосипедах. Ансельмо, Грета, Эмилиано, Шагалыч и Лючия прибыли без опозданий. Разноцветные футболки и велосипеды, непонятно для чего оснащенные метлами. В корзинке Лючии — распухшая сумка. На багажнике Греты — картонная коробка.

— Все готовы?

Скорее всего, готов не был никто. Они несколько дней не встречались вот так, все вместе. Им надо было сказать друг другу много важного. Но они не могли. Им не хватало Эммы.

— За мной! — скомандовала Лючия, становясь во главе колонны.

Фара «Грациеллы», направленная в ночь, и решительные удары по педалям истинной воительницы. Все остальные двинулись вслед за Лючией, и Грета подумала, что это немного напоминает тот вечер, когда они несколько месяцев назад собрались перед Колизеем на их первую «Критическую массу». [5] Она вспомнила обо всем, что случилось после. Вспомнила ту ночь, когда Ансельмо почти поцеловал ее, и полоски в небе погасли для него в первый раз. Ей было радостно и немного грустно. Было похоже на облака, которые меняют форму, подчиняясь ветру.

Грета посмотрела на Ансельмо и перехватила его взгляд. И узнала в его глазах те же мысли. Они замедлили ход, чтобы остаться вдвоем.

— Мать сильно сердилась? — спросил Ансельмо.

— Нет… она… она мне все рассказала.

Они обменялись улыбками и стали снова смотреть на дорогу.

— Сначала я злилась. Потом поняла.

— Похоже на счастливый конец…

— Да, похоже.

Грета посмотрела на небо, где в прозрачной ночи стали появляться первые звезды. Потом снова на Ансельмо.

— А ты как?

Ансельмо продолжал уверенно давить на педали, но на его лице появилось сомнение.

— Мне надо с тобой поговорить. Потом. Если захочешь.

В ее голове зазвучал плотный мотив тревожных мыслей. Ей едва хватило дыхания, чтобы ответить:

— Хорошо.

Оставшиеся силы она приложила, чтобы догнать друзей, предоставив Ансельмо место в арьергарде.

— Эмилиано! — шепнула Лючия, спрятавшись за углом на площади перед домом Килдэр.

— Я здесь.

Лючия открыла сумку и подала Эмилиано усилитель на батарейках. Его одолжил им на эту ночь ее старший брат. Шагалыч подсоединил к нему свой MP3 и показал Лючии, как он включается. Разобравшись с техникой, девочка продолжила отдавать распоряжения, вручая каждому рулон коричневого скотча.

— Прикрепите метлы, как на генеральной репетиции.

После того как все закрепили скотчем ручки метел, водрузив их на рамы своих велосипедов, Лючия достала из сумки последний, главный элемент бутафории.

— Давай помогу, — предложил Шагалыч.

Они вместе подхватили длинное полотнище и прикрепили его скотчем к древкам метел. Над головами велосипедистов появилась растяжка с гигантскими буквами.

— Как только я скажу «три», начинайте двигаться к подъезду. Потом пойдет музыка.

Отряд сел в седла и стал ждать команды.

— Что это за гвалт? — раздраженно спросил господин Килдэр.

Они только сели за стол, и его мигрень разыгралась с новой силой. Долгий день, трудные решения, жена, которая говорит слишком много, дочь, которая не говорит вообще. Уже два дня. А теперь еще этот адский шум.

— По-моему, это музыка, — предположила госпожа Килдэр. — Наверное, какой-нибудь автомобиль паркуется внизу.

— Там парковка запрещена.

— Уличный музыкант?

Муж остановил поток ее гипотез одним взглядом. Музыка звучала все громче. Дерзкие ноты бурной симфонии врывались с улицы, срывая с петель ледяной покой дома Килдэр голосами ликующего хора. Воспоминание сорвалось с губ Эммы, и она не смогла его удержать.

— Да почувствует весь мир этот поцелуй! — отчеканила она, глядя своему отцу прямо в глаза.

Это были ее первые слова, обращенные к нему после визита в школу. И отец их не понял.

Он увидел, как его дочь вскакивает из-за стола и подбегает к окну.