1897 г. Октября 26. Я. П.

26 окт.

Дорогой друг В[ладимир] Г[ригорьевич],

Сейчас получил ваше письмо № 24, № же 22 я получил в свое время и не помнил, а теперь не помню, отвечал ли на него; но помню хорошо его содержание и то, что хотел ответить: именно то, что хотя предмет вашей полемики с В[ruce] W[ollace]1 и очень интересен и важен, я теперь о нем писать не могу, тем более, что мне кажется, что я уже много раз высказывал то самое, что вы ему высказали или по крайней мере в том же направлении.

Закреплять же ваши слова своим авторитетом я считаю неприличным потому, главное, что не признаю никаких авторитетов и тем менее свой.

Мне кажется, что в вашем споре с В[ruce] W[ollace] ни одна сторона не может убедить другую, п[отому] ч[то] два различных мировоззрения: одни люди считают, что нужно действовать в виду указываемой нам нашим рассудком и разумом видимой цели наибольшего блага людей, и средствами, тоже указанными нам нашим рассудком и разумом; другие, — мы, — считаем, что нужно действовать для не видимой нам цели, приближение к которой достигается исполнением указанной нам в нравственном законе воли божьей, отступление от которой ради близоруких указаний наших рассудка и разума всегда составляло главный соблазн, породивший и поддерживающий зло в мире.

Разница в том, что первые верят в свой разум, в то, что цель, указываемая им их разумом, есть действительная, настоящая цель жизни; вторые же верят в то, что исполнение воли бога — нравственного закона, как бы оно ни странно казалось нашему разуму, самым сильным, действительным и быстрым способом ведет к достижению того самого царства божия на земле, кот[орое] мы предугадываем и предчувствуем, если только мы это царство божие представляем себе несколько шире, чем Маркс2 или Bellamy3 и т[ому] п[одобные].

Насчет второго пункта вашего письма, к сожалению, не могу вам дать удовлетворительного ответа. Издать те повести, о кот[орых] вы говорите, немыслимо. Они ниже всякой критики.

Вот если бы мне удалось окончить «Об иск[усстве]» и написать такой рассказ, кот[орый] соответствовал бы тем требованиям, к[оторые] я предъявляю к иск[усству], что мне очень хочется сделать, тогда бы я отдал его вам. Я сделал бы это, чтобы сделать вам приятное, но, по правде сказать, тут что-то есть мне неприятное: слишком определенное практическое, умышленное.

Пожалуйста, не сердитесь на меня за то, что я высказал то, что было за душою. Если бог велит, то я сделаю то, что вы хотите.

Спасибо за то, что вы мне пишете в конце письма о моем неверии. Я, слава богу, теперь освободился от него и благодарю бога.

Вы мне мало пишете про себя, свою обыденную жизнь. Кто и кто с вами, как проходят ваши дни?

Милого Шкарвана очень благодарю за его письмо и сведения.4 Не послать ли в «Vrede»5 письмо в шведс[кую] газету?

Ну, прощайте пока. Целую Галю и Димочку.

Л. Т.

Ответ на письмо Черткова от 10 октября (№ 22) и 1 ноября н. с. (№ 24), Чертков сообщил Толстому, что у него завязалась полемика с издателем журнала «Brotherhood», («Братство») Брюсом Уоллесом о значении «политической деятельности», и просил Толстого высказаться по этому вопросу. Вместе с тем Чертков спрашивал Толстого, не разрешит ли он опубликовать одно из не вполне оконченных произведений: «Хаджи-Мурат» или «Евгений Иртенев» («Дьявол»).

1 Брюс Уоллес (Bruce Wollace), пастор, издатель журнала «Brotherhood», выходившего в Лондоне в 1897—1899 гг. Брюс Уоллес напечатал в своем журнале статью по поводу опубликованной в газете «Daily Chronicle» от 2 октября 1897 г. выдержки из Дневника Толстого, в которой доказывал ошибочность «учения о безусловном непротивлении злу».

2 Карл Маркс (1818—1883).

3 Эдуард Беллами (Edward Bellamy) (1840—1898), американский писатель, представитель утопического социализма.

4 Ответ Толстого на письмо Шкарвана, сообщавшего о деятельности голландских пацифистов, см. т. 70, письмо № 225.

5 «Vrede» — газета, издававшаяся в Голландии и являвшаяся органом голландских противников войны и военной службы.

1897 г. Ноября 18. Я. П.

Милая, дорогая Галя,

Сегодня получил ваше другое письмо со вложением письма Цец[илии].1 Это ужасно! Именно ужасно. Очень бы хотелось написать ему; даже чувствую, что должен написать ему. Ваше сравнение с кубиками, напротив, очень верно. — Стоит один перевернуть и не хотеть назад перевернуть его, для того чтобы вся картина смешалась и вышла бы только после величайших усилий та ужасная цельная дьявольская картина, кот[орая] нарисована на всех трех сторонах, кроме одной настоящей, с к[оторой] мы рождаемся и кот[орая] проста и ясна.