— Значит, у меня ничего нету? — старик захотел окон­чательно в этом увериться.

— Вы человек пожилой, — улыбнулся доктор, — а это тоже болезнь. Однако разрешите спросить, — прибавил он, глядя в глаза старику, — не было ли у вас удара, чего-ни­будь вроде потери сознания, сильных болей в затылке?

Захваченный врасплох, старик сознался:

— Да-да, я упал, голова сильно закружилась.

— Вот видите! Этого нельзя больше допускать. Нужно соблюдать диету, не курить, не употреблять спирт­ных напитков, вести размеренный образ жизни. Я вам выпишу рецепт, но знайте, что в первую очередь все за­висит от режима. Выбирайте неутомительные развлече­ния, ведите себя сдержанно, не волнуйтесь. У вас есть какое-нибудь состояние?

— Е-есть... небольшое... что мне нужно, имеется! — пробормотал дядюшка Костаке, инстинктивно хватаясь за карман.

— Ну, тем лучше!

— А... а у меня ничего нету? — еще раз переспросил Костаке.

— Ничего, мой домнул, — ласково ответил врач, — ничего, кроме немолодого организма, который надо ща­дить. Я сам бы подвергся опасности кровоизлияния, если бы позволил себе какое-нибудь безрассудство. Таким об­разом, соблюдайте умеренность, чтобы и впредь пользо­ваться сопротивляемостью вашего организма.

— И... и курить мне нельзя?

— Нет.

Старик плотно запахнул на груди пальто и направил­ся к двери, сопровождаемый спокойным взглядом врача. Выходя, он вспомнил, что нужно заплатить доктору. Фе­ликс говорил, что врач берет двадцать лей. После дол­гих поисков в карманах дядя Костаке извлек две моне­ты по пять лей, одну из них положил на стол, а другую зажал в кулаке, ожидая, что доктор как-то даст понять, что этого достаточно. Но доктор был непроницаем. Тогда Костаке положил и вторую монету и, не оглядываясь, за­семенил вон.

Доктор выписал старику рецепт, и тот после некото­рых колебаний решил заказать лекарство. Он спустился вниз по бульвару и остановился перед аптекой напротив кинематографа «Минерва».

«Здесь, наверно, дорого! — подумал дядя Костаке, топчась перед стеклянной дверью, ослепленный шкафами в стиле барокко и фарфоровыми банками. Он пошел даль­ше, вниз, и наткнулся на москательную лавочку, где тор­говали также аптекарскими товарами. Считая, что здесь все дешевле, дядя Костаке вошел. Хозяин выразил со­жаление, что не сумеет ему помочь. Он мог бы пригото­вить более простое лекарство, порошки, а здесь была про­писана микстура, для которой у него не хватало состав­ных частей.

Дядюшка Костаке направился по проспекту Виктории к почте. Он знал одну аптеку на улице Липскань. Он во­шел туда и подал рецепт, его попросили немного подо­ждать. Не успел аптекарь взять в руки флакон, как дядя Костаке испуганно спросил:

— Сначала я бы хотел узнать, сколько это будет стоить.

Слегка удивленный, аптекарь взглянул на него, по­рылся в прейскуранте, подсчитал и заявил, что это лекар­ство будет стоить две леи и пятьдесят бань.

— Э-это слишком дорого! А подешевле нельзя?

— Конечно, нет. О чем вы говорите? Разве вы не знаете, что у нас твердые цены?

— Да? Тогда я не буду заказывать, — раздумал дядя Костаке.

Аптекарь бросил ему рецепт и занялся другим посети­телем. Старик тихо побрел к улице Святых Апосто­лов, где находилась еще одна аптека. Там он просто спросил:

— Сколько будет стоить это лекарство?

Две леи восемьдесят бань! — ответила аптекарша, посмотрев на листок.

Дядя Костаке взял рецепт и вышел. Подумав немного, он медленно вернулся на улицу Липскань к первому ап­текарю, где и заказал лекарство. Он сэкономил тридцать бань. На обратном пути Костаке заметил свет в малень­кой церквушке около тира. Он очень устал и решил зайти туда. Несколько старух читали акафисты, долго крести­лись перед иконами и громко целовали их. Дьячок клевал носом на клиросе, гнусавя бесконечную литанию. Дядя Костаке, завороженный сиянием алтаря и невнятным бормотаньем дьячка, почувствовал, как его охватывает благо­честие, и начал широко креститься правой рукой, в то время как левой ощупывал место, где лежали деньги. Он думал, что бог не может не обратить на него внимания, по­скольку он заботится о будущем Отилии и обещает ей столько денег, и, главное, что бог не позволит ему уме­реть раньше, чем Отилия станет самостоятельной, потому что отеческое покровительство лучше, чем деньги. Такой опытный человек, как он, мог бы, например, положить определенную сумму в банк и со временем составить для Отилии из процентов новый капитал, не затрагивая са­мого вклада. Никто бы не был обижен: ни Аглае, кото­рой достался бы основной капитал, ни Отилия, временно воспользовавшаяся им. С облегченным сердцем уходил дядюшка Костаке из церкви. Благочестиво помолившись, он, пятясь, вышел из храма. Сознание того, что он такой добрый, наполнило его радостью. Старуха, укутанная в платок до самого рта, протянула ему руку, причитая:

— Подайте милостынку, да поможет вам святая Пят­ница, чей праздник сегодня, и матерь божия!

Старик сунул руку в карман, вытащил несколько мо­нет, но увидев, что все они по десять-двадцать бань и нет ни одной монетки в пять, кроме позеленевшей пара, устыдился давать эту пара и сказал:

— Поверь, бабка, нет мелочи!

— Эх, — напористо заговорила старуха, — нет у тебя, боярин, так пусть и не будет! Если у вас, у бояр, нету, У кого же им быть — у меня, что ли? Поэтому-то ваша молитва и не доходит до бога Больше всего Костаке напугала мысль, что нищенка может знать о том, что у него есть при себе деньги. Он дал старухе десять бань, и та недовольно взяла их, даже «спасибо» пробормотала как-то пренебрежительно.

Дядюшка Костаке тайком передал лекарство Отилии и просил давать ему микстуру регулярно, как было напи­сано в рецепте. Он заявил, что ему необходимо соблю­дать диету, и проконсультировался с Феликсом. Из его вопросов можно было понять, что представление о диете было у него весьма своеобразное. Он даже стал более сговорчивым в отношении расходов и выделил для стола довольно значительную сумму. Для него было наслажде­нием задавать Феликсу и Отилии самые различные во­просы о здоровье, ожидать, что девушка поднесет ему ко рту ложечку лекарства. Он смеялся от удовольствия, когда Отилия его обнимала. Однако старик возлагал чрез­мерные надежды на рекомендации врача. После каждого приема лекарства он радужно мечтал, что оно придаст ему невиданную силу, воображая, что действие лекарства произведет внезапный эффект. Жадный по натуре, он и к диете относился, как к лекарству. Он стал есть овощи, но наедался до отвала, думая, что в них заключена какая-то целительная сила. Феликс пытался объяснить ему, что диета прописана для того, чтобы дать отдых организму, что в его возрасте нет необходимости принимать такое количество пищи. Старик был упрям. Он хорошо слышал, как доктор сказал, что ему полезны овощи и зелень. Если они полезны, значит, нужно есть их как можно больше, чтобы был результат. А результат оказался такой, что дядя Костаке начал толстеть. Стэникэ полностью под­держивал его.