Священник откусил кусок сыру, а поп Цуйка, обычный партнер этих невинных святых диалогов, грустно загля­нул в пустой стакан, где на дне пристала крупинка перцу, и. бросив презрительный взгляд на закуски, расставлен­ные на столе, затянул:

— «Ангельский хлеб вкушал человек и пищу, ниспо­сланную ему из их достатка».

— Так оно и есть, преподобный, ибо велика милость божия! — подтвердил священник, осеняя себя крестом.

Поп Цуйка, облагодетельствованный Отилией еще од­ним стаканом цуйки, спросил девушку, сохранилась ли у нее та «цимбала», на которой она как-то играла в его присутствии. «Цимбалой» он называл рояль. Дядюшку Костаке, которого в другое время весьма огорчили бы та­кие расходы на вина и закуски, теперь, казалось, зани­мали совсем другие мысли. Наконец он почти шепотом решился спросить у священника:

— А-а вы верите, что есть тот свет?

— Никаких сомнений. Ведь что сказал спаситель? «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть царствие божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь... Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на не­бесах!»

— Значит, мало у нас надежды попасть в рай, батюшка, ибо мы сыты, — заметил Стэникэ.

— Молчи ты, свинья собачья, ведь речь идет не только о сытости чрева, а о довольстве разнообразным счастьем. А кто из смертных, сатана, может похвалиться, что он счастлив и нет у него ни в чем недостатка, раз он че­ловек? «Человек как трава, дни его — полевые цветы». А потом, ты не принимаешь в расчет великой милости господа бога, который, хоть и семижды семь раз будем мы грешить, все равно удостоит нас своей благодати.

Устав от великих усилий в ораторском искусстве, ба­тюшка опрокинул в глотку еще стакан вина и провоз­гласил басом:

— Помилуй мя, господи, и по милости твоей великой и милосердию многократному сними с меня мое безза­коние.

Поп Цуйка отозвался, как дьячок:

— Господи, отверсты уста мои и возвестят они хвалу тебе!

И тут же выпил цуйки. Батюшка, стряхнув хлебные крошки с подрясника и поглядев на часы, нашел, что пора уходить.

— Восстанем, благочинный, и удалимся, ибо наступил полдень. Да благословит господь бог дом сей.

Дядя Костаке весьма серьезно спросил:

— А душа и видит и слышит, как при жизни?

— О господи, — сказал батюшка, стараясь избавиться от компрометирующих подробностей. — Это есть тайна устрашающая, к которой не пристало приближаться нам, принимая во внимание скудость наших умов. Наверное, господь по своей милости обо всем позаботился.

Поп Цуйка хихикнул, как ребенок, и задохнулся в кашле.

— Горшками и кувшинами, хи-хи-хи, кувшинчиками мы будем!

Говорливый Стэникэ не отпускал священника:

— Погоди, святейший, не удирай так. Дядюшка Ко­стаке тебе задал очень серьезный вопрос, который и я повторяю. Клянусь тебе моей матерью, я придерживаюсь дедовской веры и хочу приготовиться духовно, чтобы стать настоящим христианином, а не просто так, по форме.

— Да поможет тебе бог! — благословил его батюшка, считая недостойным иронизировать над обращением в веру.

— Но я человек, передо мной стоят важные проблемы, на которые я хочу найти ответ, а то я попаду в объ­ятия философов-атеистов.

— Спаситель наш на все ответил! — заявил батюшка, слегка обеспокоенный этим разговором.

— Сначала скажи мне, почему нет справедливости на земле? Почему грешник живет в довольстве, безна­казанно, а честный человек опускается на дно?

Батюшка дружески погрозил Стэникэ, желая заста­вить его отступить перед шуткой:

— Сразу видно, свинья собачья, не переступаешь ты порога храма божия. Эх ты, недостойный сын. Ты что хочешь? Чтобы я объяснял тебе законы религии между стаканами с вином? Приди в церковь, послушай слово бо­жие, заходи ко мне, исповедайся. Тогда увидишь, что на все есть ответ. И не изрыгай устами скверны, ибо у бога на небе за все есть расплата и наказание: и за добро и за беззакония. «Велик бог наш и велика его сила и мудро­сти нет предела».

— А есть ли тот свет? — настаивал любопытный дя­дюшка Костаке.

— Если бы был, — сказал Стэникэ, повторяя старый разговор со стариком, — то пришел бы кто-нибудь оттуда и рассказал нам.

— Прости его, господи, он сам не знает, что гово­рит, — взмолился батюшка, театрально вздымая руки к потолку.

— Послушай, преподобный, а правда, что бог добрый?

— И ты еще спрашиваешь, сын мой! — воскликнул ба­тюшка, избегая всякого участия в диспуте.

— Если это так, то как ты объяснишь, преподобный, что мы тысячу лет мучаемся сомнением, а он не дает нам никакого доказательства бессмертия души, хотя это для него так просто. Пришел бы, например, кто-нибудь из умерших и сказал нам, что, мол, на том свете так-то и так-то. Почему бог молчит?

Батюшка всем своим видом выразил ужас.

— Истинно сказал творец псалмов: «Блажен муж, ко­торый не ходит на совет нечестивых, и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей». Какой же ты христианин, если не знаешь простых законов на­шей дедовской веры? Какое еще доказательство тебе нужно, после того как спаситель пожертвовал собой ради нас и воскрес из мертвых?

— Ну а там-то как? — вызывающе вновь спросил Стэникэ, в то время как дядюшка Костаке с интересом прислушивался к разговору.