Вера как во сне заметила, что они подошли к черному джипу. Почему-то именно «шериф» сел за руль, и автомобиль резко рванул с места.

Вера была счастлива, что ее усадили сзади. Так было проще вести дорожную беседу. Или молчать.

— Весь мой лексикон, специально приготовленный для рассказа, иссяк, — виновато сообщила она капитану.

— Это не имеет значения, — ответил тот вполоборота. — Все равно кроме того, что произошло, больше ничего не случилось. Нет?

— Нет, — ответила Вера, — кроме того, что я хотела сесть не на самолет, а на междугородный автобус.

— Что же помешало? — спросил Кравцов.

— Серьезность и вдумчивость, — весело ответила Стрешнева. — Я вспомнила одного моего хорошего приятеля. — Она сделала ударение на слове «хороший». — Так вот он считает, что в жизни каждого человека ведущую роль играет одна-единственная роковая ошибка. Я подумала на автовокзале, что как раз готовлюсь ее совершить. А куда мы едем? — спросила Вера, стараясь избежать продолжения допроса.

— К Павлу, — пояснил Тульчин. — Он пригласил нас в гости. Ты разве не предупредил ее?

— Нет, — ответил капитан, — вот еще. Она бы отказалась или придумала что-нибудь почище.

— У тебя чудесная киска, — сказал Алексей. — Именно так я представлял себе идеальную кошку. Сказка. Кстати, забавно, у нее твой характер. Переняла.

— Ты ее видел? — спросила Вера. — И как ты ей пришелся?

— Сначала Штука хотела его исцарапать, но быстро передумала, — пояснил Павел Сергеевич.

Вера не могла понять, как себя вести. Кравцов и Тульчин в одном автомобиле да еще болтают как старые приятели — это было выше ее понимания.

— А куда мы все-таки едем? — продолжила свой невинный допрос девушка.

— В Лефортово, — ответил капитан. — Я там живу. А мог бы сидеть. Но Бог миловал.

— Алексей, а проездом — это как? — спросила Вера. — Это пролетом? А куда?

— В Германию, — поведал Тульчин. — Я там живу теперь.

— А здесь ты что делал, Алексей? И откуда ты сюда приехал?

— Из Японии, — ответил за него Кравцов.

— Тебя встречал, — ответил за себя Алексей.

— А бороду зачем отрастил? Правда, с ней ты выглядишь моложе. Я помню тебя суровым, требовательным, таким старым, классным. А сколько тебе тогда лет было?

— Да чуть больше, чем тебе сейчас.

— Значит, это я теперь старая и классная, — задумалась Стрешнева.

— Завидная самокритичность, — улыбнулся Алексей.

Вера заранее предполагала, что после Питера поглядит на Москву иначе. Почувствует себя свободной от множества «московских обязанностей», как называла консерваторский этикет, необходимость важной болтовни о музыке, об искусстве в целом, о событиях в артистическом мире и прочей мировой чепухе того же рода.

«Слава богу, — решила она, — я снова опередила себя, пусть в эти ужасные дни. Теперь можно будет не суетиться, а действовать обдуманно».

Москва была промыта как стекло. Все сияло, блестело, переливалось, только что прошедший дождь делал улицы похожими на картины импрессионистов. Это Вера наблюдала с удовольствием, будто не была в Москве целую вечность, словно еще не возвращалась из Норвегии.

А вот в чем состояли «обдуманные действия», которые ей предписывалось произвести, она не определила конкретно. Но перед ней как бы открылась обширная картина, неожиданно простая и доступная.

Так думала по инерции Вера, совершенно игнорируя происходящее на глазах. И знала об этом.

Судя по всему, теперь ей предназначалась новая и странная роль. Появление Тульчина она никак не могла объяснить. А для нее отсутствие объяснений было полной катастрофой. Тем более Алексей приехал вместе с Кравцовым. На этой точке заканчивались все мысли. Можно было только смотреть по сторонам. Ее куда-то везут добрые люди. Там ее любимая кошка.

— Надо купить для Штуки палтуса, — прервала она свое молчание.

— Купим, — ответил Кравцов. — Рыбы в Лефортове завались. Правда, Алексей?

— Чистая правда, Павел, — рассмеялся Тульчин.

«Неужели это он? — думала Вера. — Он появился, чтобы свести меня с ума. Не в смысле любовном, припадочном и книжном, а натурально. Нельзя же так издеваться над человеком. А я ведь человек какой-никакой. Я как-то раз сбежала от него. Думаю, что сделала это правильно. Прыжок — и я в Москве. Скачок — и бывший провинциальный заморыш в мировой элите. Это не хухры-мухры. Правда, после этого последует скорый капут. Ну и что? Паду смертью храбрых. Тоже неплохо. В Высоком Городке мне поставят памятник — как пионеру-герою».