– Согласен, – кивнул Паша и удивился, почему это не пришло ему-то в голову.

– А зачем она ему? Ответь мне, Паша! – Савельев требовательно глянул на помощника.

– Ну… Он думает, что девка знает, где архив.

– Правильно. Она слишком много времени проводила с покойным профессором. Он ей, возможно, многое рассказал. Вывод, Паша?

– Ну… Он думает, что девка знает, где архив, – повторил, как попугай, Паша и покраснел от жалостливого взгляда хозяина. – А что?

– Георг не знает, что архив у нас, Паша! Он еще об этом не знает! И даже не догадывается, что в моих руках все его секреты. Что я теперь владею склепом страшных тайн его благородной фамилии. – На слове «благородной» Савельев зло сплюнул. – И я пока не хочу, чтобы он знал об этом, Паша. Как быть?

Помощник промолчал. Если честно, то он не понимал, почему Георг не должен знать об этом. Кажется, его хозяин только этого и добивался. Зачем же теперь скрывать?

– Вижу недоумение на твоем лице, Павел, – хмыкнул загадочно Савельев. – И хочу пояснить. Во-первых, разоблачение такой значимой фигуры должно произойти публично. Мне нужны зрители, Паша! Много, много зрителей. Столько, сколько их было, когда он высмеял мою находку, оказавшуюся фальшивкой. Было это давно, пару лет назад, но я все еще помню…

Савельев внезапно умолк.

В памяти отчетливо всплыло его публичное унижение, которому его подверг Георгий. Званый ужин по случаю, который он не помнил. Куча местных знаменитостей, еще больше влиятельных людей. Шелка, бриллианты, смокинги. Блистательный был вечер. И тут, в самый разгар торжества, это мерзкое создание завело разговор о недавнем приобретении Савельева. Геннадий Иванович приосанился, насколько это вообще было возможно при его малом росте и неказистом телосложении, и начал хвастаться. И тут…

– Позволю себе опротестовать подлинность вашего приобретения, друг мой, – произнес тогда Георгий и достал из кармана смокинга, сидевшего на нем совершенно бесподобно, какой-то документ.

И начал его зачитывать и демонстрировать подписи именитых экспертов. Сначала были недоуменные взгляды, потом шепот, затем смешки. Савельев еле дождался удобного момента, чтобы покинуть званый ужин. Он был унижен. Растоптан. Свержен со своего пьедестала. В его умении отличить подлинник от фальшивки теперь сомневались. Многие сомневались! Имя завоевать сложно, утратить его можно в одно мгновение. Да…

– Я хочу его публичного унижения, Паша! – Ноздри Савельева хищно затрепетали. – Может, я и мои предки не праведники. Далеко не праведники. И шли к достижению своих целей всякими разными путями, н-да… Но никто из моих родственников и никогда я лично не совершали того, чем замарали себя его предки. Никогда! И я дождусь своего часа, Паша.

– Когда это должно случиться, Геннадий Иванович?

– Скоро. Скоро, Паша. Через две недели губернатор устраивает прием. Вот там-то…

– А вдруг он узнает раньше, Геннадий Иванович?

– От кого?

– Ну… У него много своих людей везде. И в ментовке могут быть свои. Там наши парни парятся. Они пока молчат, но не факт, что их не вычислят без их говорильни.

– И что? – Савельев нахохлился. – Ну, мои парни там, и что? Адвокаты уже работают со следствием. Единственное, что могут предъявить моим ребятам, – это вандализм по отношению к памятнику старины. Так надо еще доказать, что этот дом представляет собой историческую ценность. Незаконное проникновение? Тоже вопрос спорный. Никто не писал на них заявление и…

– Им могут предъявить обвинение в убийствах, Геннадий Иванович, – перебил его с мрачным видом Павел.

– Что-о-о? – Савельев посерел. – С какой стати?!

– С той, что они пока единственные подозреваемые, находящиеся под следствием. Единственные, попавшиеся в западню. Больше у ментов никого нет. И… и дела их на самом деле плохи, Геннадий Иванович.

– Так там вроде анализы у них брали? И что показали анализы?

– Не знаю. Сведения засекречены. Но их пока не выпустили, а это плохо. И если мы станем дальше молчать про делишки этого упыря, то парней могут пустить по беспределу.

– Не ной! – прикрикнул Савельев. – Придумаю что-нибудь. Я же не могу не воспользоваться возможностью унизить его публично, Паша!

– Зато вы можете его посадить, Геннадий Иванович. Это куда большее унижение. И это вообще конец для его жизни. С таким сладеньким личиком он там долго не протянет, – заметил Паша.

– А что мы можем ему предъявить, Паша? – с печалью проговорил Савельев. – Преступления его предков? Так за это не сажают. Убийства его телохранителей? У нас нет доказательств. Он даже профессора убил не своими руками. И уличить его в подстрекательстве мы не можем.