И, провожая Мишеля к карете, Фёдор поймал его руку в дружеском рукопожатии и сказал проникновенно:

– Я рад, что вы вернулись, ваше благородие!

А вот Мишель был совсем не рад. Эта поездка ему ровным счётом ничего не дала, а лишь прибавила вопросов, ответов на которые по-прежнему не было. В комнату матери он так и не смог заставить себя подняться – Фёдор ничего про это не спрашивал, хотя было видно, что хочет спросить, но чувство такта победило любопытство: он прекрасно понимал, каково сейчас мальчику, потерявшему любимую мать и столкнувшемуся с таким подлым предательством собственного отца. Если бы Мишель пошёл туда, наверх, где всё напоминало о ней – не выдержал бы, право. А по нему видно было, что он не привык чувствовать себя слабым и беспомощным, война закалила его характер, без того сильный и волевой.

Напоследок Мишель спросил, сам не зная зачем, а не пропало ли чего из имения? Конечно, на фоне отцовских подвигов скорее верилось в то, что Гордеев сам способствовал убийству жены, чтобы беспрепятственно жениться на своей любовнице, нежели в то, что Юлия Николаевна могла стать жертвой банальнейшего разбойничьего нападения. Между прочим, в другой ситуации это выглядело бы вполне правдоподобно – молодая женщина осталась совсем одна в огромном доме посреди леса, до отвалу набитом ценнейшими раритетами, дорогими картинами, а также столовым золотом и серебром. Находка для грабителя, не так ли? И почему такая версия абсолютно никому не пришла в голову?

Однако стоило Мишелю спросить, как выяснилось нечто ещё более удивительное: в Большом доме действительно заметили сразу три пропажи. Бесследно исчезла фотография, некогда стоявшая на туалетном столике в хозяйской спальне, дневник Юлии Николаевны и – Адриан Кройтор, преданный слуга, неотлучно находящийся при княгине столько, сколько Мишель себя помнил.

И вот это уже было по-настоящему странно.

– Поедем, прошу тебя, это обещает быть интересным! – настаивала Ксения, теребя в руках записку, полученную утром от Ивана Кирилловича.

Интересно? Единственное, что было интересно Мишелю – узнать, где черти носят дорогого крёстного, генерал-майора Дружинина, за беседу с которым он готов был дорого дать. Но, увы, Дружинина по-прежнему не было, и никто не знал, где он, а дворецкий сегодня с утра получил записку с указаниями и намекнул, что раньше конца недели генерал-майор в городе не появится.

Безопасность столицы, оставшейся без своих лучших сыновей, да ещё и во время военного положения и накануне революции – дело серьёзное, но, чёрт возьми, неужели он не мог подождать хотя бы пару дней?! У Мишеля имелось к нему дело не менее серьёзное, и отлагательств оно точно так же не терпело, пока ещё не исчезла возможность узнать правду по горячим следам.

Но Дружинин Дружининым, а вот Иван Кириллович обозначился сам, прислав эту самую записку с приглашением на семейный обед, которую Ксения теперь зажимала между своих тоненьких пальчиков.

Мишель, конечно, сразу же послал его к чёрту со своим семейным обедом, едва сдержавшись, чтобы не продолжить и не рассказать дорогому батеньке, где он видел и его самого и его плебейскую любовницу и обоих её детей, привезённых с собой в Москву.

Самым обидным ему показалось то, что сын этой женщины теперь жил не где-нибудь, а именно в его бывшей спальне. Нарочно, что ли, Иван Кириллович это делал?

Мишель решил не обращать внимания на подобную несправедливость и, позвонив отцу, потребовал от него немедленной встречи наедине, без лишних свидетелей. А заодно и предсмертную записку матери, которую он, согласитесь, имел право прочесть. На что Иван Кириллович заявил, что встречаться с сыном «без свидетелей» после вчерашнего инцидента попросту боится, но насчёт записки тот абсолютно прав. И если он хочет её получить, с него только и требуется – прийти сегодня в назначенный час в их квартиру на Остоженке, если он ещё помнит, где это находится.

Ах да, и не просто прийти, захватив с собою Ксению, но и быть так же сдержанным и вежливым в присутствии его дорогой невесты и её дочери. Сына, как выяснилось, они решили пока с Мишелем не знакомить, то ли во избежание последствий, то ли по случайности именно в это время отправив мальчика на первое занятие в школу при пажеском корпусе.

Быть вежливым? С ними?! О-о, отец, похоже, окончательно сошёл с ума, раз просил невозможного! Мишель уже без угроз попробовал спокойно поговорить с Гордеевым и убедить того, что будет гораздо лучше, если они с этой Алёной никогда в жизни не пересекутся, но Иван Кириллович остался глух к этим вполне здравым аргументам.

«Я за себя не ручаюсь», – сказал Мишель тогда, потому что он и впрямь за себя не ручался. И если Иван Кириллович думал, что его хоть как-то должны были сдержать Ксения и Катерина, то он очень заблуждался.

Поэтому Мишель решил не идти.

Он не хотел войны, не хотел возиться в этой грязи и тем более не хотел сидеть за одним столом с этими жалкими плебеями, убеждая их, а заодно себя, что он безумно счастлив долгожданному знакомству. И, наверное, вы уже достаточно хорошо узнали его, чтобы понять – Мишель ни за что в жизни не стал бы. Он слишком прямолинейным был для этого.