Т. К. снова говорил с удовольствием.

— …этот малый — связной — наверняка узнал, когда и как исчез Эпрон. И первое, что он должен был сделать, — известить Управление. Может быть, его миссия на этом и закончилась, потому что больше передавать было нечего. Но в Лэнгли, без сомнения, были в курсе…

— Досье ирландца! То досье, которое О’Нил, этот тип из ЦРУ, передал Вуду. Там все есть!

Т. К. кивнул.

— Очень вероятно. Может быть, не вся история, но там, по крайней мере, должны быть указания на существование связного, на то, когда и как погорел Эпрон. И как в Лэнгли узнали о его гибели…

— А поскольку это не вяжется с версией Комиссии, согласно которой Эпрона убила Марина, то Никсон, Маккарти, Кон и вся эта банда скрыли существование второго агента…

— Или ЦРУ просто попросило их не разглашать досье.

— Зачем?

— Ал, в СССР сегодня работает бог знает сколько наших. ЦРУ не станет трубить повсюду о своих методах работы. Может быть, связной Эпрона все еще действует там.

— Нам нужно достать это досье.

— Быстрый вы, однако. Вы что, хотите его у них попросить?

— Ваш друг из Пентагона…

— Поговорить — одно, достать документ с грифом «секретно» — другое.

Ирония Т. К. остудила мое возбуждение. Всегда одна и та же песня. Мы делали шаг вперед, констатировали, что следует сделать еще пять шагов в сторону, чтобы оттуда разглядеть далекий свет в конце тоннеля.

— Для начала я встречусь с вашей актрисой.

— Вы думаете, она вам бросится на шею? Ее еще надо будет убедить, что вам можно доверять.

— Я скажу, что пришел от вас.

Я даже не пытался улыбнуться.

— Есть другой риск.

— Да?

— Советы могут к Марине кого-то подослать. Не для того, чтобы вызволить ее из тюрьмы, а чтобы ее устранить.

Т. К. посмотрел на меня, помедлил, но потом согласился:

— И такое возможно.

— Им не впервой.

— Да, не впервой.

— Лучше бы вы проявили настойчивость, чтобы увидеться с ней, прежде чем… Ну, если они решатся.

Т. К. приказал Улиссу отвезти меня на его личном «Крайслере Таун-Кантри» 1947 года. «Крайслере Т. К.», проще говоря. Так шутил хозяин автомобиля. Уже темнело, когда я пересел в собственную машину. Агенты ФБР были на посту. Может, те же агенты: в темноте лиц было не разглядеть. Незавидная у них профессия, это точно. Я поехал в сторону корпункта. Фэбээровцы покорно последовали за мной. Записки секретаря о звонках лежали на моем рабочем столе на самом видном месте. Четыре штуки за вторую половину дня, что неудивительно. Ясно, что все подумают. Я погасил свет и вышел, не сделав ни одного звонка. Впереди был пустой вечер, и я не знал, чем его заполнить. Мне не хватало Ширли. Я будто видел ее перед собой: ее кожу с рыжеватым оттенком, едва прикрытую шелковым кимоно с павлинами, ее улыбку, от которой выдавались вперед скулы, что придавало ей вид женщины, готовой посмеяться над всем, даже над адом.

А потом, будто поверх этого воспоминания, из небытия выплыли океанской синевы глаза Марины Андреевны Гусеевой. Даже не прикасаясь к ее коже, можно было ощутить жар в ладонях. Чтобы прогнать эти миражи, я решил пропустить еще стаканчик. Оставил машину у конторы и потащился пешком по Флорида-авеню до бара. Из радиоприемника раздавались вопли комментатора соревнований по боксу. Я снова вышел на улицу. Поблизости был «Джефферсон Холл». Афиши сияли в вечерней полутьме: «Территория Колорадо», «Они живут по ночам». Это не для меня. Когда же я поймал себя на том, что долго стою у витрины и созерцаю манекены в купальниках, понял, что пора домой. Рыбы-прилипалы не отставали. Они так и ехали за мной через весь город. Я заметил, как они поставили машину на углу моего дома. Еще немного, и мне стало бы их жаль не меньше, чем себя самого.

Когда я изучал удручающую пустоту своего холодильника, зазвонил телефон. Как и предполагалось, это был Сэм. Как и предполагалось, ничего хорошего мне это не принесло. Векслер был вне себя. Вуд не сдержал слова, а я не написал ни строчки, так что мое исключительное право пошло прахом. Что для газеты было наверняка к лучшему, ибо чутье у меня оказалоcь как у престарелого хорька. И оставалось мне только тупо копировать других, излагая известные факты и ничего кроме фактов. И не стоило больше изображать белого рыцаря, воюющего с Маккарти и Ко. «Моя русская» сама себе рыла могилу, и у меня не было ни грамма доказательств того, что она не шпионка и не убийца. Только желание покрасоваться. Короче говоря, Сэм выдал мне по полной, со все возрастающим раздражением. Наконец я завопил:

— Сэм, если «Нью-Йорк Пост» призван стать приложением «Ред Ченнелс», то это без меня! Я пока что пишу чернилами, а не навозной жижей.

Мои крики отрезвили нас обоих, заставив на несколько секунд замолчать. Я ожидал, что Сэм объявит, что в моих услугах газета больше не нуждается. И я был недалек от истины.

— Завтра ты сам выберешь, Ал: работа или твои вздорные затеи. И помни: в Нью-Йорке полно хороших журналистов, которые не теряют головы при виде женщины.

Я изо всех сил старался держаться как воспитанный человек.

— Ты мне хотя бы скажи, Сэм, ты поискал Эпронов в Бруклине и Нижнем Ист-Сайде?

Меня наградили усмешкой:

— В Бруклине и Нижнем Ист-Сайде двадцать семь семей носят фамилию Эпрон. Среди всех этих людей есть три врача. Самый молодой — интерн в манхэттенском Каролинском госпитале. Двоим другим за пятьдесят, и они — респектабельные отцы семейства, никогда не покидавшие своих кабинетов. В Ассоциации по медицинскому лицензированию США с 1935 по 1942 год не регистрировался ни один Майкл Эпрон из Нью-Йорка или Нью-Джерси. Ты воюешь с призраками, Ал. Спокойной ночи.